Тайна Ненастного Перевала - Кэрол Гудмэн Страница 32

Это огромное серое чудище из тумана, то самое, но у него не одна пара слюнявых челюстей и пустых глазниц, а целых три, будто мой кошмар в этом дьявольском лабиринте утроился.

– Познакомься, это Берри.

Раздавшийся голос вклинивается в гул в голове. Я поворачиваюсь, сомневаясь, что хуже – столкнуться в лесу с кем-то еще или обнаружить, что и этот голос, и все вокруг только у меня в голове.

На упавшем дереве, вытянув ноги, сидит Питер Симс, чуть дальше чудища из тумана. Рядом с ним скомканная обертка из-под сэндвича и термос.

Запах табака и кофе вместе с его довольной ухмылкой разгоняют муть в голове: для галлюцинации он слишком раздражающий. Снова смотрю на чудище и вижу, что это просто статуя.

– Берри?

– Сокращенно от Цербера, трехголового адского пса, который сторожит врата в подземный мир. Чувство юмора у семьи Хейл было, этого не отнять. Только представь, создать сады в семейном поместье по модели ада.

– Да уж, – соглашаюсь я. Статуя не так и похожа на мой ночной кошмар. Глаза чудища во снах светятся желтым, а глаза этого пса – черные провалы, за столько лет начали разрушаться от дождя. – Пациентам психиатрической клиники наверняка было смешно на ежедневном моционе.

– А, ну так их на Тропу не пускали.

– Кстати, об этом – ее так назвали в честь той, что в Центральном парке? – уточняю я, показывая, что не только он знает про всяких Церберов.

– Спроектировали те же ребята, Калверт Вокс и Фредерик Олмстед. – Он с ухмылкой предлагает мне чашку кофе из термоса. Я беру ее, потому что замерзла.

– Так почему тема ада? – спрашиваю я, делая глоток и ощущая привкус виски в кофе.

– Джонатан Эдвард Хейл был пуританином. Именно он превратил поместье в приют для падших женщин.

– А потом его дочь Джозефина реформировала его.

– Ты хорошо подготовилась, – замечает он, допивая кофе с виски и тряся термос над землей. – Так что ты ищешь?

– Я здесь, чтобы помочь мисс Сент-Клэр написать книгу, – отвечаю я, пытаясь звучать по-деловому, несмотря на хлюпающие в грязи ботинки.

Он смеется и поднимается на ноги. И я впервые вижу его стоящим прямо – он очень высокий. Наверное, больше ста девяноста сантиметров. Вдруг я осознаю, что реальный Питер Симс может быть опаснее воображаемых чудищ.

– Я хотел сказать, – замечает он, – что ты ищешь здесь, на Тропе? Или ты всегда гуляешь в тапочках? – Он скептически смотрит на мою легкую обувь.

На нем тяжелые рабочие ботинки, которыми на вид можно выбивать двери.

– Мисс Сент-Клэр упомянула одно место в своей книге, и мне было любопытно – про детское кладбище, но это не так важно… мне уже пора возвращаться…

– Так и не увидев то, зачем пришла? На детском кладбище есть кое-что, что может тебя заинтересовать, и оно уже совсем рядом, вон там. – Он кивает в сторону скалящегося трехголового пса. – А что, по-твоему, охраняет Берри?

Иду за Питером Симсом и замечаю, что лес стал гуще. Раньше мне казалось, что Тропа просто заросла, но теперь понимаю – так и было задумано: это искусственно созданная версия «дикого леса» для парка. А вот настоящий дикий лес находится здесь.

– Почему нет тропинки? – допытываюсь я, отводя в сторону ветви, которые смыкаются за его спиной.

– Это и есть тропинка, – сообщает он. – Просто заросла. Никто сюда больше не ходит. Думаешь, слепая Вероника смогла бы пройти тут с палочкой?

– А ты разве не смотритель здесь? Разве ты не должен как раз присматривать за парком?

Он коротко смеется и слегка поворачивается в мою сторону:

– Как будто на поддержание поместья есть деньги. И кроме того… – Он резко останавливается, и я врезаюсь в него. – Никто не хочет хранить память об этом, и уж точно не Вероника Сент-Клэр.

В тусклом зеленоватом свете я не сразу понимаю, на что он смотрит. С тем же успехом мы могли бы оказаться на дне колодца – так медленно выступают из мрака камни, точно кости утонувших детей. Надгробные плиты уже наполовину утонули во влажной земле. Стоит мне сделать шаг к одной из них, и мои следы заполняются коричневатой водой.

Наклонившись прочитать первую надпись, я представляю кости, похороненные внизу, уже покоричневевшие в торфяной почве.

«Нелли МакГоверн», – написано на камне, и ни даты рождения, ни эпитафии. Перехожу к следующим. «Дженни Фуллер». «Мэри О'Брайан».

– Почему нигде нет дат? – спрашиваю я. Но Питер Симс только пожимает плечами – в этом мрачном месте он уже не мистер Всезнайка.

– Наверное, не так важны были. Когда я спросил отца, он сказал, что эти девушки умерли в приюте от дизентерии, холеры или при родах и что никто не захотел забрать их. Их дети тоже здесь, и те, кто пытался сбежать…

– Сбежать? – Мой голос звучит пусто и как-то издалека, будто я стала бестелесным эхо.

– Отец говорил, что они всегда рассказывали эту историю девушкам, чтобы они не убегали, – что всех сбежавших после смерти ждет кара, они будут похоронены в этом лесу, и никто их никогда не найдет.

Я оборачиваюсь проверить, но он не усмехается. И в мрачном болотном свете лицо Питера выглядит просто ужасно, а мое, судя по его выражению, еще хуже.

– Зачем ты рассказываешь мне эти ужасы? Тебе кто-то сказал… – Я уже собираюсь спросить, сказал ли ему кто-нибудь, что я тоже сбегала, но вижу по искреннему удивлению на его лице, что он понятия об этом не имеет. – Ты подумал, что мне это будет интересно? – исправляюсь я.

– Неважно, – слишком быстро отвечает он. – Просто глупое совпадение.

– Какое совпадение? – требовательно спрашиваю я. – Покажи.

Он пожимает плечами – скорее дергает, а не как обычно лениво поднимает и опускает плечи – и разворачивается. Иду за ним вдоль неровного ряда накренившихся могильных плит к краю кладбища. Сквозь просвет в деревьях видно реку. Делаю еще шаг вперед, думая, что именно это Питер хочет мне показать, и оказываюсь прямо у края крутого обрыва, за которым виден узкий залив. Это здесь мать Вайолет – или Вероники – упала вниз, с привязанным к груди ребенком, когда пыталась сбежать – или ее столкнули?

– Осторожно, – предупреждает Питер, и его голос раздается так близко, что я вздрагиваю. – Почва подвижная, а падать далеко. Многие, кто пытался сбежать, сломали здесь шею.

Я отступаю и поворачиваюсь посмотреть, вдруг он смеется надо мной,