Посредник - Женя Гравис Страница 16

– Кольцо с рубином, оно вам знакомо?

– Конечно. Бабуля никогда его не снимала. Семейная реликвия.

– А подробнее? Откуда оно? Какими свойствами обладает?

– О, об этом вам нужно побеседовать с более сведущими членами семьи, с одаренными.

– А таковых много?

– Имеются, – уклончиво ответил Хауд. – Часть из них уже в Москве, приехали на похороны.

– Жажду с ними пообщаться. А пока более не смею вас задерживать.

На этом Петр Алексеевич, приняв свой обычный скорбный вид, удалился.

А Митя остался, размышляя и невольно улавливая звонок каждого проехавшего мимо трамвая.

Вот зараза! Ну почему так происходит? Пока не обращаешь внимания на какую-то мелочь, ее вроде бы и нет. А как только углядишь или расслышишь – ничего другого и не замечаешь.

Карась под лампой снова сладко спал, и ему не было никакого дела ни до трамваев, ни до гробов модели «Нимфа», ни до «куриных лап». По крайней мере, до тех, которые не имеют никакого отношения к настоящим курам.

Глава 7,

В которой Зубатова шутит последний раз по версии Сони

Лилии пахли скверно.

Запах – сладковатый, приторный и при этом холодный – вызывал неприятные ассоциации с подтаявшим на леднике несвежим мясом.

Выглядели цветы не лучше: фиолетово-черные, с багряным нутром, напоминающим запекшуюся кровь, с оранжево-красными тычинками, похожими на дождевых червей. От дуновения ветра «черви» слегка шевелились, усиливая противное сходство.

Самая модная новинка сезона. Мама была в восторге. По крайней мере, до тех пор, пока не взяла букет в руки. А как только представился веский повод от него избавиться – быстренько передала Соне. И теперь, перехватив локоть подруги – княгини Ангелины Фальц-Фейн – шепотом обсуждала фасоны нарядов собравшихся на похороны гостей.

Ну до чего же противный запах! Соня поморщилась и отодвинула лилии подальше.

По крайней мере, одним неоспоримым достоинством пышный букет обладал – сквозь него можно было невозбранно рассматривать собравшихся без опасности быть уличенной в слишком пристальном интересе. Правда, для этого приходилось поднимать цветы повыше, и запах при этом обострялся до крайности, но ради увлекательного дела Соня была готова и потерпеть.

Мама с подругой, стоя чуть впереди, сплетничали о знакомых. И Соня вдруг подумала, что, в общем-то, делает то же самое, просто не обсуждает это вслух, а ведет беседы сама с собой, внутри головы. Но она же для пользы! А они просто так, чтобы занять время.

Соне же обсудить теоретически подозрительных личностей было не с кем. Накануне она позвонила лучшей подруге Полине Нечаевой с предложением пойти на похороны Зубатовой вместе и ожидаемо получила вежливый, но категоричный отказ: «Прости, милая, но я совершенно зашиваюсь! Вчера наконец доставили мотор, а механики совсем криворукие, все самой приходится делать. Это слишком ответственный этап, я никак не могу отлучиться. Ты же понимаешь?»

Соня понимала. Полина строила аэроплан. Алюминиевый. Для предстоящего перелета через Атлантику. И помешать выполнению фантастического Полининого проекта не смогли бы ничьи похороны, даже ее собственные.

Оставался Митя. И он тоже здесь был, и даже ненадолго подходил поздороваться. Но потом снова исчез в толпе, сославшись на служебные дела. Он на работе всегда такой – немного отстраненный.

Соня не обижалась. В конце концов, сейчас они занимались одним делом, путь и порознь. А обсудить увиденное можно будет и позже.

Так что Соня с интересом рассматривала окружающих через омерзительный букет и строила догадки, делясь впечатлениями с вымышленным попугаем в голове.

Скорбящих собралось меньше, чем она предполагала. Вероятно, потому что сегодня в Большом давали новую оперу Прокофьева «Огненный ангел», и основная часть московского светского общества предпочла арию реквиему.

Здесь же, у Храма святого Орхуса, где обычно и проходили похороны, собрались около пятидесяти человек – преимущественно старшего и пожилого возраста. Чуть поодаль от остальных держалась троица из двух старушек и одного старичка – дряхлых и ветхих. Они цеплялись друг за друга, и казалось, что от падения их удерживает лишь та же волшебная сила, которая не дает рассыпаться карточному домику. Видимо, это и была зубатовская прислуга. Если так, то их точно можно вычеркивать из списка подозреваемых ввиду полной физической немощности.

Попугай с Соней согласился.

Пришедшие попрощаться терпеливо ждали, разбившись на группки у церкви, на небольшой площади. Катафалк с усопшей запаздывал. Удивительный факт: Дарья Васильевна, при жизни всегда приходившая загодя на все светские приемы и суаре (особенно те, куда ее не приглашали), впервые задерживалась. И не менее удивительный факт: впервые важнейшее мероприятие не могло начаться без нее.

Люди стояли со скорбными по случаю лицами и разговаривали вполголоса. Кроме одной дамы – полной и шумной, которая носилась взад и вперед с неожиданным для ее внушительной фигуры проворством.

«Вш-шух!» – черное креповое платье, обтягивающее пышные бока, в очередной раз прошуршало мимо. «Где Петя? – яростным шепотом вопрошала его обладательница на бегу. – Почему задерживается катафалк? Они что – через Лосиный Остров едут? Или деревню Рублево?» Семенящий за дамой мужичок лишь молча открывал рот и разводил руками.

Дама создавала неуместную суету, то перекладывая венки, то переставляя скамейки, приготовленные для гроба. В конце концов, ее вертлявость, видимо, окончательно утомила священника, который с величавым видом ожидал похоронный экипаж у входа в храм.

Священник неспешно разомкнул руки, сцепленные под широкими, черными с позолотой, рукавами, и поманил шумную даму указательным пальцем, на котором сверкнуло кольцо с символом песочных часов. Дама приблизилась, выслушала сказанное что-то в самое ухо, налилась краской и перестала носиться туда-сюда, сосредоточив внимание на выстроившихся в ряд детях.

Ровный строй на самом деле был нарушен уже давно, просто шумной даме было недосуг обратить на это внимание. Детей было шестеро – в возрасте от пяти лет до шестнадцати. Мальчики все как на подбор – упитанные и шумные, девочки, напротив – тощие и понурые. Раздав пару подзатыльников самым неугомонным отпрыскам, дама успокоилась, но глазами продолжала тревожно постреливать по сторонам.

«Видимо, девочки пошли в отца», – отметила Соня, и попугай с ней опять согласился.

Священник снова сцепил руки под рукавами пышной рясы. Смотрелся он и впрямь величественно, и при этом сурово-сострадательно. Лицо жесткое, хмурое, с крупными чертами, длинные черные волосы спадают вниз, глаза темные, цепкие, внимательные.

«Сам настоятель Храма отец Иларион проведет панихиду, – шепнула Ангелина Фальц-Фейн матери. – Говорят, он очень проникновенный и понимающий».

Супруга отца Илариона, в отличие от шумной многодетной дамы, за время ожидания ни разу не пошевелилась. Она стояла чуть позади священника – бледная, неказистая, укутанная в черное, как строгая монашка. Ни волос, ни лица толком