Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 - Роберт Уилсон Страница 109

15 февраля 1951 года, Танжер

У меня розовенькая и спокойная дочурка — желанное утешение после Пако, первые вопли которого были лишь началом бесконечной череды неумолимых требований. Мануэла (это имя матери П.) постоянно спит и просыпается только затем, чтобы попускать пузыри сквозь надутые губки и пососать молока.

8 июня 1951 года, Танжер

Я случайно столкнулся с К. в баре «Ла Map Чика», превратившемся в модное ночное заведение, посещаемое аристократами и прочими пижонами. Они засыпают деньгами Кармеллу, наполняющую воздух зловонием своих подмышек, и не обращают никакого внимания на ее партнера Луиса, танцующего гораздо лучше. Я не видел К. с того неприятного случая в моей мастерской. Что-то с ним явно приключилось. Он был пьян и безобразен. Щеки ввалились. Анархия разврата обглодала его и выплюнула. Вдруг он принялся кричать по-английски, привлекая внимание присутствующих. «Смотрите-ка, вот он, Франсиско Фалькон, — художник, архитектор, контрабандист и легионер. Знаток женского тела. Вам известно, что он однажды продал картину Барбаре Хаттон за тысячу долларов? Не-е-т, даже не картину, а рисунок. Простенький росчерк угля на бумаге, и на его голову свалилась тысяча зеленых». Я расслабился. Ничего угрожающего в его словах не было, но К., найдя наконец заинтересованных слушателей, разошелся. Он знал, что они из тех, кто хочет Кармеллу, а не Луиса, и кинул им кость. «Но позвольте мне рассказать вам о Франсиско Фальконе и его глубоком понимании женской натуры. Он самозванец. Франсиско Фалькон ни черта не смыслит в женских формах, зато отменно разбирается в мальчишеских задках и передках. Вот тут он настоящий эксперт, можете мне поверить, потому что я поставлял ему этот товар…» Луис велел ему заткнуться. Я побелел от гнева, но пальцем не шевельнул. К. не заткнулся, а, напротив, разразился желчной тирадой, завершившейся описанием моей первой брачной ночи. Луис сгреб его и выволок из бара. Они не вернулись. Я ушел, а за мной потянулась к выходу и публика, которая решила, что, насмотревшись мерзостей, теперь понюхает и крови. Луис увел К. прочь, а я, хоть и чувствовал себя способным повыдергать с корнем пальмы, спокойно пошел домой.

12 июня 1951 года, Танжер

К. был найден мертвым в своей квартире в медине с размозженной головой. Мальчика, которому он сломал нос в моей мастерской, застали у трупа в испачканной кровью одежде. Его обвиняют в убийстве. Таков финал сенсуалиста: поцелуй больше не доставляет удовольствия, прикосновение перестает волновать кровь, и поэтому со временем начинает удовлетворять только пощечина, затем удар кулаком, и дело в конце концов доходит до дубинки.

18 июня 1951 года, Танжер

Я решил провести летние месяцы здесь, в мастерской. Дома все вверх дном и воняет каками и молоком. Деваться некуда от идиотского сюсюканья. Я уж лучше подремлю здесь, под моей сеткой, откуда мир видится размытым и где мой день размечен лишь муэдзином, созывающим правоверных на молитву. Его исходящие откуда-то из утробы и резонирующие в груди выкрики проникновеннее любого фламенко Луиса. Звук всегда рождается из тишины, и его печальная одухотворенность не нуждается в переводе. Пять призывов в день, и каждый раз я бываю взволнован.

2 июля 1951 года, Танжер

На днях, за одним из редких семейных обедов, П. спросила меня, чем я занимаюсь. Я пустился было в разглагольствования о живописном воплощении призыва муэдзина в абстракции неба, но она перебила меня. До нее дошли мерзкие слухи о царящей кругом распущенности.[108] Из замкнутого детского мирка мы словно бы разом перенеслись в зал судебных заседаний. Она учинила мне допрос, и я ежился, как живая устрица, в чье холодное влажное обиталище проникает настырный нож. Я предложил ей посетить мою мастерскую и посмотреть на мою работу. Я убеждал ее в том, что живу как аскет. Она поверила в мою искренность. Я настоящее чудище… по крайней мере, так считает Пако. Он хихикает и обхватывает ручонками мою громадную голову, когда я с рыком впиваюсь губами в его тугой животик. Он не знает страха, этот карапуз.

5 июля 1951 года, Танжер

Я проснулся в холодном поту: рядом со мной лежал очередной Мухаммед, а в дверь внизу стучала П. Я отправил парня на крышу и впустил ее. Заварил чай. Она изъявила желание взглянуть на мои работы. Я придумал какую-то отговорку, потому что мне нечего ей показать. Она погладила меня так, что я понял: у нее на уме вовсе не картины. После целого дня игрищ я был измочален и к тому же немыт. Она разозлилась, что я медлю, и опрокинула мне на босую ступню обжигающий мятный чай. Я запрыгал на одной ноге, и мальчишка на крыше прыснул, чего, надеюсь, она не услышала. Вскоре П. ушла.

26 августа 1951 года, Танжер

Я проглядел свои дневники, в которых отпечатались промелькнувшие годы, и пришел в ужас от содержащихся в них откровений. Остается лишь уповать, что их никогда не прочтут. Если я добьюсь настоящей известности и мои излияния увидят свет, подвергнется ли переоценке мое творчество? Это уже не дневники, а исповедь. Не мудрые заметки, которых ждут от исчерпавшегося до дна мастера, а скорее пошлые признания распутника. Полагаю, я слишком много курю и мало бываю в веселой компании, хотя понятия не имею, где мне ее найти. Тому американцу, Полу Боулзу, о котором я уже упоминал, немалый успех принесла какая-то книга,[109] которую я не удосужился прочитать. Я пытаюсь разыскать его, но он вечно в отъезде. Я хожу в бар «У Дина», но он забит пьяными и проходимцами, шушукающимися по углам. Остальные — это туристы, у которых голова занята совсем другим. Мне не удалось удержаться в кругу знакомых Б.Х. Ч.Б. здесь нет. Я плюнул на светское общество.

Ч.Б. продал две мои картины богатым женщинам в Техасе. Он сообщил, что чек выписан на значительную сумму, но я-то надеялся на место в Музее современного искусства. Ч.Б. попытался утешить меня, передав слова, однажды слышанные им от Пикассо: «Музеи — это просто скопища лжи». Легко так говорить, когда твои картины висят в лучших из них во всех странах мира.

17 октября 1951 года, Танжер

Р. сказал мне, что Г. снова беременна. После предыдущих родов он и счастлив и напуган одновременно. Я просто поражаюсь тому, до чего чувствительным может быть этот образец