За СССР. Старик на ринге - Никита Андреевич Борисов Страница 10

— Молодой человек, — холодно произнёс Климов, — речь идёт о престиже страны. О том, чтобы не дать американцам морального превосходства.

— За счёт здоровья моего деда? — возмутился Алексей.

— Тихо, Алёшка, — Воронин положил руку на плечо внука. — Дай я сам разберусь.

Он повернулся к представителям Спорткомитета.

— Вы понимаете, что просите? Джексон меня просто уничтожит на ринге. Я не боксировал профессионально уже пятнадцать лет.

— Мы не ждём от вас победы, Михаил Петрович, — честно признался Коробов. — Мы просим вас выйти и стоять. Показать советский характер. Показать, что наши ветераны не боятся американских чемпионов.

Воронин задумался. В памяти всплыли далёкие образы — зал, полный зрителей, свет прожекторов, запах пота и кожаных перчаток. Адреналин, бурлящий в крови. Звук гонга.

— Деда, ты же не собираешься соглашаться? — с тревогой спросил Алексей. — Это же безумие!

— А я уже один раз страну защищал, — медленно проговорил Воронин, глядя куда-то вдаль, на водную гладь. — Когда надо было. Что, сейчас не выйду?

Алексей схватил деда за руку.

— Но это разные вещи! Там была война, враги! А здесь спорт, просто спорт!

— Нет, Алёшка, — покачал головой старик. — Не просто спорт. Никогда не был просто спортом. Всегда — борьба. Всегда — символ. Они хотят показать, что мы слабые. Что мы боимся. — В его глазах появился знакомый внуку стальной блеск. — Не дождутся.

Коробов еле заметно улыбнулся и достал из папки документы.

— Вот контракт, Михаил Петрович. Всё официально. Гонорар достойный. Медицинское обслуживание гарантируем.

— К чёрту ваш гонорар, — отмахнулся Воронин. — Не за деньги иду.

Но документы всё же взял, просмотрел внимательно. Пока он читал, Алексей пытался образумить представителей Спорткомитета.

— Вы понимаете, что это опасно? Если с ним что-то случится...

— Молодой человек, — прервал его Климов, — ваш дед — взрослый человек и герой. Он сам принимает решения.

— Я согласен, — наконец сказал Воронин, возвращая подписанные бумаги. — При одном условии — моим секундантом будет внук. Алексей Юрьевич Воронин.

Коробов кивнул.

— Без проблем. Машина заберет вас завтра . Вас доставят прямо во Дворец спорта на взвешивание и пресс-конференцию.

Когда представители Спорткомитета ушли, Алексей взорвался:

— Дед, ты с ума сошёл! Тебе нельзя выходить против этого американца! Он же тебя покалечит!

— Не впервой, — спокойно ответил Воронин, сматывая леску. — Собирай снасти, Алёшка. Нас машина ждёт.

— Ты ведь не передумаешь, да? — с горечью спросил внук.

— Нет, — твердо ответил дед. — Есть вещи, которые нужно делать, даже если страшно. Особенно если страшно. — Он положил руку на плечо внука. — Я всю жизнь учил тебя стоять за правду, за своих, за страну. Как я могу сам отступить?

Алексей вздохнул и начал собирать удочки. Он знал этот взгляд деда — упрямый, решительный. Когда в его глазах появлялся этот стальной блеск, спорить было бесполезно.

Глава 4

Квартира Михаила Петровича Воронина никогда не была такой шумной, как в этот день. Известие о предстоящем бое распространилось с невероятной скоростью. Сначала позвонила Наталья, старшая дочь, из Ленинграда — сосед по подъезду увидел Воронина в выпуске новостей и сразу сообщил ей. Затем откуда-то узнала Елена, младшая, живущая в Самаре. К вечеру обе дочери уже летели в Москву, бросив все дела.

А пока в квартире Воронина шла напряжённая подготовка. Алексей помогал деду разобрать старые боксёрские принадлежности, хранившиеся в чулане — перчатки, бинты, капу. Михаил Петрович достал из шкафа выцветшие чёрные боксёрские трусы и красный халат с гербом СССР на спине — реликвию с последнего международного турнира.

— Деда, может всё-таки передумаешь? — в который раз спросил Алексей, наблюдая, как старик пытается натянуть боксёрки, которые стали ему явно малы.

— Не начинай снова, — отрезал Воронин. — Я всё решил.

Звонок в дверь прервал их разговор. На пороге стояла Наталья — высокая, статная женщина пятидесяти лет, с убранными в строгий пучок волосами и решительным выражением лица. За ней маячил её муж Юрий, молчаливый военный инженер в очках.

— Папа! — Наталья бросилась обнимать отца. — Что ты делаешь? Зачем согласился? Это же безумие!

— И тебе здравствуй, дочка, — спокойно ответил Воронин, обнимая её. — Как долетела?

— Не уходи от вопроса! — Наталья отстранилась, сверля отца взглядом. — Ты в своём уме? Боксировать в семьдесят два года?

— В полном, — кивнул старик. — Проходите, не стойте в дверях. Чай будете?

Наталья беспомощно оглянулась на мужа, ища поддержки. Юрий откашлялся.

— Михаил Петрович, может всё-таки стоит отказаться? Здоровье важнее.

— И ты туда же, — вздохнул Воронин. — Алёшка вон тоже голову мне прожужжал. Я всё решил. Не маленький, сам знаю, что делаю.

Они прошли на кухню, где Алексей уже ставил чайник. Наталья, не снимая пальто, продолжала атаковать отца вопросами.

— Ты хоть понимаешь, что тебе противостоит профессиональный боксёр? Чемпион мира? Молодой, сильный? Он же покалечить тебя может!

— Не покалечит, — уверенно сказал Воронин. — Бой будет честным.

— Папа, я работаю в медицинском институте, — Наталья сменила тактику. — Я знаю, что такое нагрузка на сердце в твоём возрасте. Представляешь, что может случиться на ринге?

— Представляю, — спокойно ответил Воронин. — И готов к этому.

Наталья готова была продолжить спор, но тут дверь распахнулась, и в квартиру влетела Елена — младшая дочь, тридцати семи лет, стремительная, эмоциональная, полная противоположность сдержанной Наталье.

— Папа! — она бросилась к отцу. — Ты что, совсем сдурел на старости лет?!

— И тебе здравствуй, дочка, — невозмутимо ответил Воронин, обнимая Елену. — Не кричи так, соседей напугаешь.

— Какие, к чёрту, соседи! — Елена отстранилась, глядя на отца покрасневшими глазами. — Вся страна только и говорит о твоём сумасшествии! "Семидесятидвухлетний ветеран выйдет на ринг против чемпиона мира!" Это же цирк!

— Елена, следи за языком, — строго сказал Воронин. — Я твой отец, а не мальчишка.

— Тогда почему ведёшь себя как мальчишка? — не унималась Елена. — Что ты хочешь доказать? Кому? Себе? Стране? Миру?

Воронин молчал, глядя на дочь с тем спокойным достоинством, которое всегда заставляло её чувствовать себя виноватой. Даже сейчас,