Александр и Лев Шаргородские - Бал шутов. Роман Страница 44

— Не волнуйтесь, — произнес Борщ, — все будет хорошо. Сначала поживите в свое удовольствие — рестораны, «Фоли — Бержер», Лазурный Берег… Вам во всем помогут. Наши товарищи, французские. Ну, смелее, — он подсадил их на трап, — выше голову, дети мои! Когда прилетите в Париж, не забудьте спросить: «Где это мы?» Вы летите в неизвестном направлении, ясно?

— Ясно, товарищ майор! — отчеканил Борис.

— Зачем так официально в час разлуки? — печально сказал Борщ, и на глазах его появилась слеза.

— В вас умер актер, — сказала Ирина.

— Во мне все живо, дочка, — подмигнул он, — ну, ни пуха, ни пера.

И Соколов поглотило огромное чрево самолета…

Толпа, запрудившая поле парижского аэропорта, была огромна. Она волновалась, трепыхалась и колыхалась. Она напоминала Средиземное море перед грозой.

В ней были президенты «Франко — Соколовского института» и «Соколо — Франковского», «Академии Сокола» и общества «Сокол в небе».

Две проститутки — комсомолка Чио — Чио — Сан и старый посол.

Три министра — один бывший и два будущих.

Гений Гуревич с Афродитой.

Выдающийся французский актер в гриме Сокола.

Не менее выдающаяся актриса без грима. И почти без одежд.

Гражданин Израиля — эстонец Аймла с принципом «Каасииви Виикааки» над головой.

Мадам Шварц в новой шубе из сибирских соболей — в честь русского гостя! Два парижских вихрастых интеллектуала в очках, в которых бы сам Борщ не признал милых сердцу Ушастика и Зубастика.

Представитель голландского Королевского Двора лейб — компот Орест Орестыч с золотой лентой через плечо.

Второй представитель Израиля — грузин Гурамишвили с двумя портретами в руках — одалиски и зубоврачебного кресла.

Бык — офицер, живой и подвижный — видимо, история, рассказанная комсомолкой, оказалась легендой. Бык был в форме испанского королевского флота.

И, наконец, графиня Анфиса — скрывшаяся в неизвестном направлении Анфиса Фирсовна дошла пешком до Тосканы и там вышла замуж за 92–летнего графа Конти, как она утверждала — по любви.

Лоб графини светился непонятным таинственным светом. Луч исходил как раз из того места, куда угодил когда‑то камень гения Гуревича. Странное свечение началось сразу после попадания и со временем усиливалось.

Графиня Анфиса и помогающие ей прожекторы аэропорта освещали летное поле и окрестности.

Все ждали самолета.

Наконец, он появился в небе. Графиня подняла голову и осветила его.

Самолет шел на посадку в ее луче.

И сел тоже.

Подали трап.

Открыли двери — и в них появились Борис и Ирина.

Восторженными криками толпа приветствовала их.

Президенты бросились к трапу. Их отталкивали два будущих министра.

И мадам Шварц.

Борьба шла за перый поцелуй.

Щелкали вспышки камер, стрекотали, лезли в уши, в нос.

Один из журналистов вынырнул где‑то из‑под левой ноги Бориса.

— Три слова для наших телезрителей! — выкрикнул он.

Борис поглядел на бушующее море, на прожекторы, на горящую вдали башню.

— Где это мы? — неестественно спросил он.

— В Париже! — хором ответило море…