Феликс Кривин - Полет Жирафа Страница 4

Пришло мгновенье в гости к вечности

Равнодушно стелется дорога,только прямо, прямо — и вперёд.Прошлое кричит вдогонку: «С богом!»будущее терпеливо ждёт.

Время, время, это неспроста ведьмы в тебе, как узники в тюрьме:стоит только буквы переставить —и уже не ВРЕМЯ, а В ЯРМЕ.

Прошлое сжимается — горе уходящим!Очевидно, прошлому зябко в настоящем.Но и в прошлом прошлому неуютно, плохо,то не те ему века, то не та эпоха.

Только годы моросят, пролетают мимо…А о будущем мечта неосуществима.

Покой, покой, откуда ты такой?Чего ты ищешь здесь, на белом свете?Тебе, наверно, нужен свет другой,а может, даже не другой, а третий.

Но ты молчишь, и всё вокруг молчит.Какая безутешная картина!Стоят надгробья в белом, как врачи…Опять запаздывает медицина.

Пришло мгновенье в гости к вечности,расправив пышные усы.Сидеть бы им до бесконечностии не смотреть бы на часы.

И ничего, что вечность старая.Какая старость! Раз живём!Они б отличной были парою,но им недолго быть вдвоём.

Изгибы ли это, изломы пути,фантазия времени или усталость,но то, что манило тебя впереди,в какой-то момент позади оказалось.А ты не заметил. Нелепый финалнарушил святые законы природы.Так быстро ты гнался, что всё обогнал:и лучшие чувства, и лучшие годы.Они неподвижно стоят позади,а ты всё уходишь, уходишь куда-то…Пора возвращаться на круги свои,но круги не круги уже, а квадраты.

Не грусти, что минуты одна за однойи секунды, и даже мгновениявырастают стеной у тебя за спиной,отрезая пути к отступлению.

Пусть и годы проходят, а ты не грусти,не печалься о прошлом напрасно.Лишь бы время не встало стеной впереди,то, что сзади, — оно не опасно.

Что сказать нашей памяти, ожиданию, нас томящему,Что сказать нетерпению: когда наконец? Когда?На суде над прошлым все голоса принадлежат настоящему,А будущее томится за дверью, и его не пускают в залу суда.И пока настоящее всё рассмотрит, изучит и вызнает,И пока сбалансирует шансы возможных побед и потерь,Гадает за дверью будущее: вызовут или не вызовут?И смотрит с надеждой будущее на закрытую дверь.

Первые леди

У славного рыцаря Чингисханасупруга была по прозванию Хана.Минуя железный еврейский закон,её подарил ему царь Соломон.А у Соломона в роскошном сералежила чужестранка по имени Галя.Была эта Галя, преданье гласит,презент Соломону от Древней Руси.

У Чингисхана не нравилось Хане,она кипятилась: «Эх вы, мусульмане!Наверное, совесть у вас не чиста.Почто вы, иуды, распяли Христа?»

Татаро-монголы, в ответ багровея,кричали, что всё это ваши евреи.Пришли лиходеи в святые местаи первым же делом распяли Христа.«Ну, гады! Ну, нехристи? Антисемиты! —кричала Ханюта, — Вы будете биты!Пождите, ублюдки! Над Вежей-рекойпокажет вам, ироды, Дмитрий Донской!»

Татаро-монголы опомнились быстро.Они, мол, и сами почти сионисты.Не надо их, матушка, сильно корить,супругу плохое про них говорить.И Хана смягчилась: «Эх вы, дуралеи,у вас завсегда виноваты евреи.Евреи ж спокойный и тихий народ, —внушает им Хана (конечно же, врёт).

А что же у Соломона в серале?Для русской боярышни жизнь не сера ли?Да где там! Как рек праотец Авраам,Там круглые сутки сплошной тарарам.

Не видано в мире такого базара.На этот базар приезжают хазары,торгуются, вроде чего бы купить.Им главное дело — еврея убить.

И русская женщина пани Галинас тоской вспоминает свою Украину,свою незабвенную Древнюю Русь(как правильно молвить — судить не берусь).

Меж тем Чингисхан, молодой и влюблённый,отправился в гости к царю Соломонуи лучшую женщину, Хану из Хан,с собой прихватил благородный пахан.А царь их не понял: хорошие гости!Таких бы гостей привечать на погосте.Но Галя вскричала: «О, нет! То есть, да!Ведь это же наша родная орда!»

Объятия, слёзы. Татаро-монголы,от вечных набегов и босы и голы,веселой ордою садятся за стол,уже не поймёшь, где еврей, где монгол.Все интер такие националисты!

Но время летит удивительно быстро.Подуло оно в милицейский свистоки прибыло тотчас на Ближний Восток.

Да что ж это вы учинили, уроды?Вы всё перепутали веки и годы.Невежды, бездельники! Стыд вам и срам!А ну, окаянные, брысь по местам!

И в ту же секунду царя Соломонашугнуло во время по имени Оно,а хана Чингиза — в тринадцатый век,где много сплелось исторических вех.Где Марко живал, по прозванию Поло,где пламенный Джотто был дьявольски молод,где Данта блистал величавый талантна фоне бездарных Батыевых банд.Где князь Александр, величаемый Невским,военачальник отважный и дерзкий,во всенародно известном годугонял супостатов по Чудскому льду.Где некий Пизано, пизанец бесстрашный,бесстрашно взлезал на Пизанскую башню,которую сам же воздвиг перед тем.Какое соцветье открытий и тем!

А первые леди, Ханюта и Галя,которых случайно века проморгали,живут себе скромно, у всех на видуаж в целых две тыщи четвёртом году.И даже не могут помыслить соседи,что эти две тётушки — первые леди,они им, случается, даже грубят.Мужья беспардонно под боком храпят.

Где ты, Соломончик? Где ты, Чингисханчик?Где Юлинька Цезарь? Откликнись, мой мальчик?Постойте, а как сюда Цезарь попал?Ну, это не леди, а я бы сказал!

Но я не скажу, поимев на приметеи об этикете припомнив простом,что каждая женщина — первая леди…Лишь надо её посадить на престол.

Пустыня сказала…

— Какие часы самые счастливые?

— Ну, не знаю. Золотые? Платиновые? С изумрудными стрелками и бриллиантовым циферблатом?

— Самые счастливые часы те, которые стоят. Потому что пока часы идут, ни одно положение стрелок их не устраивает.

Русскоязычная пустыня

В трёх домах от меня пустыня Негев. Лысенькая такая. Когда мы впервые встретились, я даже удивился:

— И это ты, — говорю, — пустыня?

— Пустыня, — говорит. — Только я по-русски не разговариваю. Ты меня по-бедуински спроси.

— По-бедуински, — говорю, — я, ни бельмеса.

Призадумалась Пустыня. Наморщила лысину, что ей заменяла лоб. Это бывает. Старого Януса называли двуликим, а он был просто лысый человек, лицом смотрел вперед, а лысиной оглядывался. Такие были времена. Живи да оглядывайся, чтоб сзади по голове не врубили.

Так о чём я? Ну да, наморщила Пустыня лысину и говорит:

— Ни бельмеса — это не по-бедуински. Это по-татарски.

Во даёт!

— Да ты откуда татарский знаешь? — спрашиваю. — Ты кто по образованию?