Последние магнаты. Тайная история - William D. Cohan Страница 97

который существует и по сей день. Начиная с инаугурации 1981 года и в течение следующих восьми лет Феликс стал чем-то вроде неуправляемой политической ракеты, видным членом политической оппозиции - хотя и без портфеля. Его заявления в качестве квазиэкономиста и политического комментатора были мрачными и предвещали мрак и гибель - меморандум о темных веках в большом масштабе - в почти ошеломляющем совершенном контрасте с рейгановской риторикой оптимизма, надежды и "сияющего города на холме". СМИ полюбили Феликса за это и наградили его заметным участием в дебатах. В апреле 1981 года "Нью-Йорк Таймс" поместила Феликса на первую страницу раздела "Метро", в очередной раз периодически целуя его. Казалось, не было никакой очевидной новостной привязки, кроме общего желания покритиковать экономическую политику Рейгана, которой еще не было и трех месяцев. Интервью с ним брали за завтраком - сухими тостами, апельсиновым соком и кофе - как в его дуплексе на Парк-авеню, 770, так и в офисе Lazard. "Я верю в свободный рынок, - сказал он, - но не верю в laissez-faire. Я не верю, что в конце XX века в сложных, развитых индустриальных обществах существует или желательна абсолютно свободная рыночная система. Если ее не существует, я не думаю, что мы должны притворяться, что можем вылечить проблемы, которые у нас есть, простыми решениями свободного рынка". Его высказывания были направлены на критику того, как администрация Рейгана, по мнению Феликса, уже неправильно управляла экономикой. Он назвал рейгановскую "экономику предложения" "чрезмерным упрощением" и "Кейнсом в волоске".

По словам Уильяма Серрина, репортера газеты "Таймс" по вопросам труда, Феликс "требовал фундаментальных изменений в отношениях между капиталом, трудом и правительством. По его мнению, между этими тремя институтами должен быть заключен новый общественный договор, если американская экономическая система хочет обрести ту производительность и изобилие, которые были характерны для нее в большинстве периодов после Гражданской войны". И снова Феликс призвал восстановить Финансовую корпорацию реконструкции как способ облегчить переговоры между конкурирующими интересами, которые, по его мнению, должны произойти, чтобы "придать новую силу американской экономике". А затем, сменив место действия на свой офис Lazard, он разразился парадом ужасов - настоящим каталогом социальных бед, которые мучают американское общество уже несколько десятилетий и которые мы до сих пор не можем решить: "У нас есть система образования, в которой среднее образование ничего не значит. Общество, в котором семьи не обеспечивают этику; неграмотная армия, которой за огромные деньги поставляют самое современное оружие - оружие, которым они не умеют пользоваться. Мы выпускаем десятки тысяч юристов, десятки тысяч выпускников бизнес-школ, которые совершенно бесполезны для общества, вместо того чтобы выпускать больше химиков и людей, умеющих управлять заводами. Мы плачем о производительности труда, а дети бригадиров заводов хотят быть программистами. Противоречия - противоречия Карла Маркса - похоже, уже наступили". Вот это да! Противоречия и сложности самого Феликса были таковы, что можно было разрываться между тем, чтобы считать его прозорливым и проницательным, и тем, чтобы считать его скорее похожим на сломанные часы, которые все еще показывают два раза в день. На протяжении большей части эпохи Рейгана Феликс предсказывал упадок и падение американского общества в тот самый момент, когда американская экономическая и политическая мощь достигла своего зенита во всем мире.

Многие из его прогнозов появлялись на страницах New York Review of Books. Роберт Силверс и Элизабет Хардвик, соредактора "Ревью", стали его друзьями. Но он также часто высказывал свои соображения на страницах для публичных выступлений в ведущих газетах страны. Он выступал с многочисленными речами. В марте 1982 года, в разгар рейгановского спада, в своей речи перед Conference Board, нью-йоркским аналитическим центром по вопросам бизнеса, он обвинил рейганомику в том, что она поставила экономику США на грань "экономической катастрофы". Он призвал Рейгана созвать "встречу на высшем уровне" лидеров администрации и конгресса, а также Пола Волкера (председателя Федеральной резервной системы), чтобы "разобраться с национальными экономическими проблемами". Его грозное предупреждение о "растущих страданиях и отчаянии миллионов людей, которые не могут найти работу, и несметного числа тех, кто бросил попытки", заключалось в том, что "насилие - подручный отчаяния". Не нужно быть прорицателем или алармистом, чтобы предсказать, что если этот процесс продолжится летом, то это лето может быть очень жарким". Феликс произвел такое сильное впечатление на одного сенатора-демократа США - Томаса Иглтона из Миссури - что в 1982 году он внес законопроект о поправке к конституции - поправке Рохатина, - которая позволила бы натурализованным гражданам иностранного происхождения, таким как Феликс, баллотироваться в президенты или вице-президенты. Иглтоном двигало "безграничное восхищение интеллектом и способностями Феликса Рохатина".

В шутливом письме Феликсу в ноябре 1982 года Иглтон написал: "Мне звонят со всей страны по поводу выдвижения Феликса Рохатина в президенты. Однако некоторые из моих звонивших поднимают несколько щекотливых вопросов. 1. Ваше имя, то есть Феликс. Некоторые звонящие считают, что вы "кот". Поэтому "Феликс" должен уйти. 2. "Рохатын" трудно произносится и пишется. Оно выглядит как дерьмо на наклейке на бампере. Поэтому, исходя из 1 и 2, мы меняем твое имя на: Стерлинг Патриот Джефферсон". Письмо продолжалось в том же духе. "Короче говоря, Феликс, - заключал сенатор, - ты на пути в Белый дом, если мы сможем полностью переделать тебя почти во всех отношениях". Феликс сказал: "Я понравился Иглтону".

Один из старомодных, объемных профилей Феликса в журнале The New Yorker появился в январе 1983 года, предоставив ему еще одну платформу для критики рейганомики. Когда в 1983 году экономика начала восстанавливаться, Феликс оставался скептиком. "Это нормальное восстановление после рецессии", - сказал он Шарлотте Кертис, тогдашнему светскому обозревателю New York Times, а позже редактору страницы мнений. "Но это выглядит как подтверждение программы" - рейганомики - "которая глубоко ошибочна". Кертис рассказал о речи, которую Феликс произнес перед выпускниками Фордхэмского университета за неделю до этого. "Война, которую мы собираемся вести, не с Советами", - сказал он студентам. "Она идет здесь, дома. Это война с недостатком образования, расовой дискриминацией, разрушающимися городами и умирающей промышленностью, огромным неравенством в богатстве и привилегиях. Эту войну мы можем проиграть. Если мы ее проиграем, то результатом может стать опасная готовность к экспериментам с правым или левым политическим экстремизмом". Политический экстремизм любого типа - враг свободы. Это мост в никуда".

 

 

Попытка разобраться в этих масштабных проблемах, как можно предположить, была бы всепоглощающим занятием. Но для Феликса, по правде говоря, это