Как Азия нашла себя. История межкультурного взаимопонимания - Нил Грин Страница 52

Как бы ни был "Мамликат" японофильским произведением, он также являлся трактатом о достоинствах самодержавия и национализма. Это, безусловно, были уроки, которые некоторые другие иранские мыслители извлекли из новых японофильских работ, таких как "Мамликат", не в последнюю очередь влиятельный Мирза 'Абд ар-Рахим Талибуф ( 1834-1911), который в своей работе "Маса'ил аль-Хайат" ("Вопросы жизни"), опубликованной в 1906 году, предложил Ирану принять японскую модель "просвещения сверху". Начиная с версии на русском языке, Талибуф также опубликовал перевод Конституции Мэйдзи, в котором императору отводилась центральная роль как просвещенному деспоту.

Поскольку "Мамликат" Маликиянса служил в первую очередь франко-японским уроком для Ирана, его единственный раздел о японском языке состоит из нескольких коротких строк, в которых говорится, что этот язык представляет собой смесь китайского с "оригинальным диалектом" Японии. Тем не менее "Мамликат" был новаторским, когда речь шла о представлении японской религиозности на персидском языке. Это один из самых ранних рассказов о буддизме и почти наверняка первый рассказ о синто, когда-либо опубликованный в Иране. Как мы видели в предыдущей главе, в 1885 году в отчете о статуях Будды в Бамиане, опубликованном в престижном тегеранском журнале "Шараф", они были классифицированы просто как идолы, без упоминания какой-либо конкретной религии и даже без ссылки на "буддизм" в английском исходном тексте. Менее чем через два десятилетия, вызванная войной с Россией, книга Маликийца стала еще одной небольшой вехой в межазиатском взаимопонимании. Глава под названием "Религия и традиции" (Din u A'yin) начиналась с объяснения того, что в Японии существует три религии (din), или секты (mazhab), а именно: синто (Shintu'i), буддизм (Buda'i) и христианство (din-i 'Isawi). Обращаясь сначала к синто, маликии описывали его как "путь и дорогу древних богов и законов", хотя и как религию, не имеющую "небесной книги". Опираясь на свои французские источники, которые несли в себе персидский отголосок благородного дикаря Руссо, он концептуализировал синто как выражение естественного закона (a'yin-i tabi'i). Такую религиозность можно было встретить среди многих "дикарских племен" (tawa'if-i wahshi), не имевших этических или моральных учений как таковых; поэтому принцип синто, согласно которому каждый имеет доступ к разуму ('aql), позволял его последователям самим решать, как лучше себя вести. Связывая эту зависимость от разума с более широким политическим посланием своей книги, Маликийцев добавил, что синтоисты называют своего высшего бога Господом Солнцем, чьим живым "представителем" является император.

Обратившись к буддизму, Маликийцы представили исторический рассказ, объясняющий, что Будда жил в Индии примерно за шестнадцать веков до нашей эры. Хотя эта очень ранняя дата вытекала из европейских дебатов об историчности Будды, к 1900-м годам востоковеды остановились на дате около 600 года до н. э. Как и другие переводчики, вынужденные полагаться на доступные им материалы, Маликийцев опирался на устаревшую науку.

Будучи значительно менее позитивным, чем его изображение синто, его представление буддизма также расходилось с тем, что к концу XIX века стало весьма позитивным образом в большинстве европейских исследований, как , так и в индийских работах, появившихся к 1900-м годам после выхода "Света Азии" Арнольда. Так, в "Мамликате" Будда описывается как "претендент на оккультное знание" (mudda'i-yi 'ilm-i ghayb), чей "бизнес взлетел" (kar-i u bala girift) и затем распространился из Индии в Китай, Корею и Японию. Отражая европейские демографические заблуждения того времени, Маликиян также сообщил завышенную оценку, согласно которой численность буддистов в мире составляла около 400 миллионов человек. Затем он перешел к краткому изложению доктрины. В то время как Абд аль-Халик в Бирме сосредоточился на моральных проблемах, связанных с реинкарнацией (танасух), Маликиян сосредоточился на доктрине, согласно которой мир - это иллюзия, не имеющая реального существования. Хотя иранец заимствовал эту идею из своих европейских источников, как Абд ал-Халик из своих бирманских, он настороженно относился к теологическим последствиям таких учений. Как он объяснял, доктрины Будды означали, что творение Бога не обязано ему подчиняться. Для иранских читателей, как мусульман, так и христиан, смысл был ясен: буддизм подрывал моральный порядок коллективной человеческой жизни.

Маликийцев завершил свой рассказ о религии краткой историей роста христианства, которое быстро распространилось "с тех пор, как были открыты ворота Японии", то есть с момента основания договорных портов в 1860-х годах.

Следующее крупное персидское повествование о Японии появилось в порту Калькутты, откуда британские миссионеры начали свою морскую печатную деятельность по всей Азии. Книга "Микадунама" ("Книга о микадо") была написана Хусайном 'Али Ширази, еще одной малоизвестной фигурой. На обложке книги он описан как купец, что позволяет предположить, что он был одним из многих иранских торговцев, базировавшихся в Калькутте. Опубликованная в июле 1907 года - почти через два года после того, как Портсмутский договор официально закрепил победу Японии, - "Микадунама" описывает события войны в эпических стихах по образцу средневековой персидской "Шахнаме" ("Книги королей"). Она состояла из чуть более ста страниц героических двустиший, повествующих о славных сражениях в регионе, получившем название "Дальний Восток" (Акса-и Шарк). Отпечатанная иранскими издателями-эмигрантами из Калькутты - в частности, на прессе, принадлежавшем газете "Хабль аль-Матин", - "Микадунама" была рассчитана как на иранскую, так и на индийскую аудиторию (на обложке указаны цены в двух валютах: один туман или три рупии). Хотя поэма была посвящена Японии, ее коммуникативная амбиция - будь то цена, должность, язык или жанр - охватывала только Индию и Иран. Япония не только не участвовала в разговоре, но и не была источником информации; наиболее вероятным источником информации была сама газета "Хабль аль-Матин", которая ранее выпустила специальный выпуск о войне, основанный на сообщениях английских газет. Как мы увидим ниже, европейская пресса также предоставила драматические фотографии, использованные для яркого оживления стихов "Микадунамы".

И все же, несмотря на косвенные источники, а может быть, и благодаря им, газета обещала читателям, что ее информация заслуживает доверия. Поскольку нет никаких доказательств того, что Ширази когда-либо ездил в Японию, его стихи, по-видимому, были основаны на новостях, которые ежедневно поступали в Калькутту, что позволило его издателю, редактору газеты "Хабль аль-Матин", написать предисловие, в котором он заверил читателей, что "Микадунама" основана на "надежных источниках" (махиз-и сахих).

Эпическая поэма повествовала не только о самой войне, но и о ее историческом фоне, причем и то, и другое было сформулировано в терминах, значимых для модернизирующейся националистической интеллигенции, для которой Япония предлагала уроки самосовершенствования. Поскольку идеология азиатизма формировалась в той же Калькутте, где Окакура встретил Тагора и придумал свою знаменитую декларацию единства за несколько лет до публикации