Дикая орхидея прерий - Ольга Шах Страница 19

Фредом за салун. То есть, за долги. Постепенно привыкают, что надо платить, даже если Фред и записывает в долг. Перед выходными я беру кассовые книги по салуну и выписываю на отдельный листок злостных неплательщиков. И пишу крупно: «Не обслуживать!!». Анна, навещая мужа в салуне, следила за этим. Как ни ворчали любители дармовой выпивки, но приходилось платить. Наш салун даже прозвали "У бешеных баб". Хотя это прозвище заслужила Анна. Промочив ноги на рыбалке, наш папа прихворнул, и нежная супруга посадила его дома пить чай с малиной, сидеть в толстых вязаных носках в кресле-качалке у печи и шмыгать носом. Сама же отправилась в салун. Работа прежде всего. Я как раз привезла на телеге с Добби горячие блюда. Когда вошла, услышала совсем неприличную брань и крики. Посреди зала стоял неопрятного вида мужчина, похожий на рудокопа, орал и бранился на чем свет стоит. Пока я раздумывала, что предпринять, Анна, молчавшая до сих пор, спокойно, одной рукой, достала из-под стойки кольт и, не прерывая изучения кассовой тетради, выстрелила. Пуля распорола голенище сапога и слегка поцарапала голень. Крик перешёл в визг, мужик катался по полу и визжал, как будто его кастрировали без наркоза. Когда рассеялся пороховой дым от выстрела, я уже стояла со вскинутым винчестером. В зале наступила гробовая тишина, только выл и всхлипывал раненый. Потом раздался чей-то неуверенный голос:

- Я за лекарем сбегаю?

Анна милостиво кивнула. Револьвер так и продолжал лежать рядом с ней на стойке. Последние дни мне ходить было трудновато, поэтому я присела на первый свободный стул и попросила помочь мне разгрузить телегу с горячими обедами. Кинулись на помощь, кажется, все присутствующие, аж толкались в дверях. И не исчезла ни одна коробочка. Я сразу не сообразила в чем дело, пока не обратила внимание, что сижу, прислонившись щекой к винтовке. Но, надо сказать, что к моему положению все постоянные клиенты и покупатели относились с уважением и внимательно. В лавке даже помогали сдвинуть что-нибудь тяжёлое из товара. Вот так салун и стал называться "У бешеных баб", хотя до этого носил благородное название "Бегущий койот". Фред, правда, нервничал, что пока он болеет, мы разгоним всех его старых друганов.

Последние пару дней я чувствовала себя как-то неважно - то живот скрутит, то тошнить начинает. Стояли последние дни весны, вот-вот начнется лето. А сегодня Анна не пустила меня на работу, велела лежать, сказав, что мое время пришло. Отправила Фреда за врачом, а потом выпроводила его из дома. Бедняга! Ему сегодня на трёх точках разрываться! Поначалу у меня все было отлично, я даже подумала, что зря Анна панику разводит. Но у меня в родах опыта не было никакого, поэтому предпочла лежать и помалкивать. Меня переодели в чистую сорочку, сменили постельное, Анна кипятила воду и проглаживала угольным утюгом какие-то тряпки. Пришедшему доктору Энтони щедро плеснула виски на руки и залила оставшимся инструменты в тазике. Я смотрела на это с большим одобрением, хотя бы частичная защита от инфекции. И доктор был трезв, что ещё лучше. На вопрос о том, как я себя чувствую, хотела сказать, что все отлично, но тут меня полоснула по животу такая боль, что вышибла весь воздух из лёгких и я даже не могла вздохнуть. Ну что сказать о дальнейших почти семи часах? Я безобразно орала, сжимала руку Анны до синяков и царапин, умоляла ее:

- Мамочка, ты только никуда не уходи!

Та плакала вместе со мной, гладила по голове, вытирала влажным полотенцем взмокшее мое лицо и отвечала:

- Доченька, куда же я уйду от своей детки! Здесь я, с тобой! И папа там переживает.

Доктор Энтони удивился:

- Так, выходит, правду говорят, что это ваша дочь? Впрочем, она и похожа на вас, миссис Анна...

Вытерпев последнюю боль, я почувствовала некоторое облегчение и отупление, но доктор меня "утешил":

- Ну, давай ещё разок!

Разок получился из последних сил, я плавала в каком-то полузабытье и даже то, что мне сунули в руки два не то пищащих, не то мяукающих, свёртка, не вызвало у меня никакого интереса. Так что слез счастья и умиления от меня не дождались. Зато счастливая Анна носилась по комнате, то прибирая раскиданные тряпки, лекарства, инструменты, то хватая малышей на руки и продолжая забег по комнате с ними. Доктор штопал разрывы под аккомпанемент моего воя. А потом я спала. Даже не слышала, как матушка прикладывала детей к моей груди, чтобы покормить их, и чтобы они успокоились, наконец. Не слышала, как пришел Фред и со страхом разглядывал крох, потом неуверенно спросил у супруги:

-А чего это они такие маленькие и красные все?

- Это твои пропойцы в салуне красные!- отрезала Анна. - А наши внуки самые красивые! Маленькие потому что, двойня, мамочка сама маленькая, крупных не выносила бы. А красные - так только родились. Наш Джимми такой же был, ты уж и не помнишь, старый пенек!

Прошло три года. Наши Тимми и Томми подрастали, шкодили, как все ребятишки. Я старалась быть умеренно строгой матерью, бабушка Анна души не чаяла во внуках и позволяла им все, они буквально садились ей на шею. Дед Фред при мне строжился, но без меня тоже был в руках этих мелких интриганов мягче пластилина. Куда они втроём только не таскались! И на рыбалку, где Томми искупался с головой, но так и не сознались, то строить вигвам в лесу. Дед смастерил им маленькие луки, и я предупредила его, что если он придет домой со стрелой в мм... заднице, то это его личная трагедия. Это после того, как эти двое стрелой разбили глиняный кувшин с молоком. Но вечера были прочно закреплены за мной. Вначале я перечитала им все детские книги, какие нашлись на всей фактории, потом начала вспоминать земные сказки и адаптировать их под местные условия.

Но заметила, что к вечерней сказке в мою комнату приходит и Анна с вязанием, и Фред с вырезаемой из дерева очередной игрушкой. Все слушали сказки.

Меж тем я старалась хоть как-то отплатить этим добрым людям, оказавшимся добрее собственной матери Елены. Они спасли меня в самый тяжёлый момент, приняли меня, как свою дочь, а моих детей как собственных внуков. Я полностью взяла на себя всю бухгалтерию, лавку и склады.

Только в салун меня Фред не пускал, проворчав:

- Нечего девочке смотреть на это безобразие!

Но работа все уменьшалась и уменьшалась.