Последние магнаты. Тайная история - William D. Cohan Страница 109

который струится из его пор? Он стал версией Генри Киссинджера 1980-х годов, могущественной фигурой, одно присутствие которой ставит в тупик обычно способных журналистов". Ответ прост: как и Киссинджер, Феликс работал - и работает - над тщательным управлением своей персоной, причем работает гораздо усерднее, чем он думает. И это тоже тяжелая и трудоемкая работа. Конечно, он получил огромную выгоду от того, что договорился с Мишелем о том, что только он будет публичным лицом Lazard. Он завлекал репортеров остроумными цитатами и беспрепятственным доступом. Одним из самых любимых стало его описание того, что произойдет с Нью-Йорком, если городские власти не займутся всерьез надвигающимся финансовым кризисом: "Банкротство - это как зайти в теплую ванну и порезать себе вены. Вы можете не чувствовать, что умираете, но именно это и произойдет". Он также общался с ведущими репортерами, обозревателями и редакторами, приглашая их на обеды в Four Seasons, Regency Hotel, Elaine's, "21" или в свою квартиру на Пятой авеню, чтобы обсудить важные вопросы дня.

Он также был хорошим копирайтером, поскольку, казалось, был готов занять противоречивую и спорную позицию, будь то государственная политика или профессия инвестиционного банкира. Но он также преследовал репортеров, неустанно донося до них свои взгляды с помощью обаяния и точности, пока момент публикации не делал его дальнейшие усилия неуместными. Мастерское владение Феликсом средствами массовой информации было мощным и эффективным коктейлем, который поднимал его авторитет все выше и выше. Редакторы Institutional Investor, не стесняясь в выражениях, составили "Индекс Феликса", который отслеживал сообщения Феликса в прессе и присваивал им баллы в зависимости от того, были ли они простым упоминанием - 1 балл - или крупной статьей или очерком: 20 баллов. График поднимается от 10 баллов в 1970 году, когда началась враждебная сделка ITT с Hartford, до примерно 150 баллов в 1984 году, когда в прессе появилось множество статей и была опубликована его книга. Феликс принял все это близко к сердцу. "Конечно, за последние десять лет у меня была необычайно благосклонная пресса", - сказал он. "Иногда меня били, но это было исключением".

Пожалуй, ни один банкир, даже Дж. П. Морган в свое время, не осыпал его таким количеством благосклонных чернил, как Феликс сейчас. Ирония, конечно, заключалась в том, что вся эта публичность и политическое позиционирование пришлись на начало второго президентского срока Рейгана - и не было ни малейшего шанса, что Феликс станет частью республиканской администрации, тем более такой консервативной, как рейгановская. К тому же, как уже бесконечно говорилось, Феликсу все больше надоедало заключать сделки, и, судя по всему, он не стремился заработать больше денег, чем у него уже было. Реакция внутри фирмы на рекламный парад Феликса была предсказуемо шизофренической: с одной стороны, столь заметное присутствие Феликса и Lazard было полезно для бизнеса, что означало финансовую выгоду для всех партнеров; но с другой стороны, по мере роста фирмы росло недовольство тем, что никто, похоже, не признавал, что Lazard становится гораздо больше, чем просто Феликс. Было также общее ощущение, что, возможно, хватит. "Я сравнивал его с огромной рыбой, - сказал в то время мэр Эд Кох. "Великая рыба, которая выпрыгивает из океана под яркий солнечный свет, чтобы все могли увидеть ее прекрасную золотую чешую". И это нормально, это разумно. Но каждый день?"

 

 

Но как бы Феликс ни пыжился, Мишеля было не переспорить. Создание Lazard Partners не только укрепило его контроль, но и придало ему дополнительный оттенок авторитета за то, что ему удалось провернуть неожиданную сделку. Через несколько месяцев после того, как чернила на сделке с Lazard Partners высохли, Мишель сместил Иэна Фрейзера с поста председателя совета директоров Lazard Brothers. Он посмотрел Фрейзеру "прямо в глаза" и сказал ему, как будто его там и не было: "Иэн Фрейзер - блестящий специалист по сделкам, но он паршивый администратор", а затем добавил для убедительности, что "в следующий раз у нас должен быть хороший менеджер". Джон Нотт, министр обороны в правительстве Маргарет Тэтчер и во время Фолклендской войны, сменил Фрейзера. Мишель также, казалось, был доволен тем, что Феликс в данный момент получает общественную славу, пока он приумножает свое и без того огромное богатство.

И с результатами работы фирмы под руководством Мишеля спорить не приходилось. Lazard зарабатывала много денег, и ее партнеры тоже. По данным Wall Street Journal, в 1983 году Мишель заработал 50 миллионов долларов, а его чистая стоимость превышала 500 миллионов долларов. Этот факт, наряду с разделом 4.1 партнерского соглашения, делал власть Мишеля абсолютной. Но Lazard все еще не функционировала с точки зрения управления так, как другие, более профессиональные и менее идиосинкразические фирмы Уолл-стрит. Наем сотрудников был бессистемным. Наставничество и обучение практически отсутствовали. Внутренний финансовый контроль был в лучшем случае архаичным. Каждое важное решение - вознаграждение, процент партнерства, продвижение по службе, прием на работу старших сотрудников - требовало единоличного одобрения и подписи Мишеля. Для всех практических целей Мишель практически сохранил подход Андре к управлению фирмой по принципу "единоличного владения", даже если теперь на железный кулак была надета бархатная перчатка.

 

ГЛАВА 10. ВИКАР

Но постепенно хотя бы один человек внутри компании начал ощущать потребность заполнить организационный вакуум, надеясь привести запутавшуюся фирму во вторую половину двадцатого века. Несмотря на то что задача казалась сизифовой, Уильям Лумис - известный всем в фирме как Билл - решил, что пришло время совершить невозможное: модернизировать Lazard. Не то чтобы у него была какая-то особая квалификация для этой работы, кроме желания ее выполнить. Высокий и красивый, он выглядел как чуть менее угловатая версия покойного писателя Джорджа Плимптона, что придавало ему несколько министерский вид. Некоторые партнеры называли его викарием, а молодые банкиры - Ларчем. Согласно Financial Times, Лумис "провел часть своей юности, общаясь с мусульманскими повстанцами в море Сулу, у берегов Филиппин, и странствуя по Азии, получив грант на написание художественной литературы в стиле Сомерсета Моэма". Однажды Лумис подробно рассказал об этом этапе своей жизни в письме, которое он написал молодому сотруднику Lazard после увольнения. "Рискуя вторгнуться в вашу личную жизнь, я хотел бы высказать пару соображений", - написал он в 1988 году. "Некоторых из ваших разочарований я, возможно, избежал, улетев в Афганистан по окончании колледжа с портативной пишущей машинкой Olivetti и сменными брюками цвета хаки, а через год добравшись на грузовом самолете с Борнео. Проведя ранее время в