Рейнские легенды - Екатерина Вячеславовна Балобанова Страница 7

— Я приехал к ней сватом от моего лучшего друга.

— Прости, государь! Дала она слово выйти замуж за Черного Рыцаря, победителя на Кёльнском турнире. Но рыцарь этот исчез, и мы не знаем даже, кто он был, а между тем сестра моя стала тенью прежней прекрасной Гуты, и никакие увещания мои и угрозы не могут заставить ее забыть о нем, и боюсь, что она осмелится отказать даже и своему августейшему свату.

— Хорошо, но все же сходи к ней и отнеси ей вот эту перчатку.

Принял Фалькенштейн перчатку из рук императора и отнес ее Гуте.

Как только увидала Гута перчатку в руках брата, кинулась она в замковый зал и упала в объятия Ричарда.

— Наконец-то вернулся ты, вернулся ко мне мой Черный Рыцарь! — воскликнула она.

— Да, я приехал за тобою, дорогая моя, по вернулся я к тебе не Черным Рыцарем, а германским императором.

— Ты — император!? Ты, мой милый, мой жених, мой Черный Рыцарь!?

— Да, я — император Ричард. Я увидал тебя на турнире, куда приехал по приглашению епископа, чтобы познакомиться с немецким рыцарством. Увидав, я полюбил тебя, и, как и ты, я могу любить только раз в жизни, и любовь моя кончится лишь с моею смертью!

В скором времени торжественно отпраздновали свадьбу, а затем Ричард короновал свою супругу в Ахене.

На свадьбу и на коронацию собралось народу видимо-невидимо со всех концов германской земли. Не каждому ведь приведется видеть, как венчается император!

После коронации пошли пиры, забавы и турниры...

Но Ричард не выезжал уже биться с рыцарями, и не была Гута царицею турнира: она кланялась народу как императрица, и народ кричал ей hoch — старонемецкое hoch!

Замок Шоб переименовался в Гутенфельс и имя это уцелело за ним и до сих пор.

Эренфельс

Замок Эренфельс прислонен к высокой горе, и великий Рейн омывает его подножие. До сих пор еще стоит он, неприкосновенный в своем мрачном величии, и спокойно смотрит на правые и неправые дела, что совершились, а может быть, совершаются и до сих пор вокруг его крепких стен и темных башен. Крыло времени словно не задело его!

Когда-то в стенах его жила Ута — Ута, дочь Эренфельса, любимца Карла V. Была она обручена с владетелем соседнего замка, храбрым рыцарем Генрихом Рейхенштейном. Любили друг друга Ута и Генрих и не могли дождаться дня свадьбы.

Но вдруг пронесся слух, что изменил рыцарь императору: Генрих Рейхенштейн изменил Карлу V!

Позвал Уту отец и сказал ей:

— Отказал я Генриху Рейхенштейну: изменник не может быть моим зятем!

— Я люблю Генриха, — твердо отвечала девушка, — мы обручены перед Богом, а что соединил Господь, не разъединить того людям!

— Дочь должна повиноваться своему отцу, а подданная — своему императору. Проклятье — удел непослушных!

Шатаясь, поднялась Ута на свою высокую башню. Села она у узкого окна и стала смотреть на Рейхенштейн, где сосредоточивалось все ее счастье.

Облитый серебристым лунным светом, стоял замок, словно окутанный прозрачной дымкой, а башни его уходили в темную высь. Но вот красноватая туча поднялась над Рейхенштейном; разгоралась она все ярче и ярче; окна замка осветились зловещим пламенем; огненные языки и черные клубы дыму скрыли башню: Рейхенштейн пылал, подожженный со всех четырех сторон!

Так свершился над ним строгий суд Карла V.

С тоской следила Ута за пожаром: огонь пожирал и ее счастье! Ни молитвы, ни слез не оставалось у Уты — она смотрела и прислушивалась, прислушивалась и смотрела: кровавым светом облита была вся окрестность, кровавые волны катил за минуту до того тихий серебряный Рейн!

— Ута! Ута! — раздался вдруг голос ее милого: белый парус, озаренный тем же кровавым светом, быстро несся к Эренфельсу.

— Спишь ли ты, Ута? Ута, Ута! — доносился до нее голос, и чем быстрее несся парус, тем громче раздавался призыв.

У подножия башни Уты лодка спустила якорь. Ута была уже в ней и обнимала своего Генриха.

— Я осужден, Ута, — говорил он ей, — голова моя оценена императором — утлая ладья моя несет меня по волнам родного Рейна, несет туда, куда влечет меня моя судьба. Прощай, Ута! Не верь моим врагам и сохрани для меня слезу воспоминания!

— О мой друг, о мой Генрих, лучше смерть, чем разлука!

— Так бежим! в Шванау обвенчает нас старый аббат, друг моего отца, и союз наш не расторгнет даже сам папа!

— Нет, Генрих, счастье не суждено нам! мой отец сказал мне сегодня: дочь должна повиноваться отцу, подданная — императору. Проклятье — удел непослушных! Это проклятье — вечные путы, не сбросить мне их! В отдаленной келье скроюсь от мира и, молясь за тебя, буду ждать смерти — желанной теперь для меня гостьи.

— Ута, я невинен, но осужден и изгнан. Даже ты не идешь за мной. Зачем же мне жить и страдать?

— Жизнь коротка и смерть соединит нас, мой дорогой!

— Смерть соединит нас, говоришь ты, — чего же ждать нам, Ута? Волны родного нам Рейна покроют наши тела, а ночь на своих темных крыльях унесет наши грешные души к престолу Того, Кто все видит и все прощает!

Положила Ута голову на плечо Генриха: «Смерть соединит то, что разъединяет жизнь!» — тихо сказала она.

Не было слышно ни крика, ни громкого всплеска, только большой серебристый круг зарябил и заискрился, широко разбегаясь по Рейну. Затем все затихло...

— Вот как играет большая рыба в лунную ночь! — подумал сторож, стоявший на башне Эренфельса.

На другой день нашли крепко обнявшиеся тела Уты и Генриха: нельзя было разлучить их — так и покоятся они в одном гробу.

Смерть соединила навеки то, что грозила разлучить жизнь!

А Эренфельс стоит и поныне... Но помнит ли он, что жила в стенах его Ута? Кто знает?..

Русалка

На крутой скале на берегу Рейна стоял старинный замок Штауфенберг. Один из последних владетелей его, молодой рыцарь Петр Штауфенберг, был храбрый и доблестный воин, но времена тогда были глухие — крестовые походы кончились, большие европейские войны еще