Норвежские сказки - Петер Кристен Асбьёрнсен Страница 12

— Для чего?

— О, я так тебя люблю; как же мне было не сделать этого, раз я знаю, что тут лежит твое сердце!

— Вот как. Только его тут нет! — сказал великан.

Вечером, когда великан улегся, принцесса опять стала спрашивать, где же его сердце, — очень, дескать, ей хочется знать это, так она его любит!

— Лежит там, в стенном шкафу! — сказал великан.

«Ну, теперь доберемся!» — подумали Замарашка и принцесса.

Утром великан встал раным-рано и опять ушел в лес. Замарашка с принцессой скорей в шкаф искать сердце. Нет — не нашли.

— Попробуем еще раз выведать! — сказала принцесса. Взяла и весь шкаф изукрасила цветами и венками, а Замарашка под вечер опять залез под кровать. Пришел великан.

— Фу-фу, как христианским духом пахнет! — сказал он.

— Да; пролетала сорока с человечьей костью и уронила ее в трубу. Я скорей выбросила ее вон, а вот все еще пахнет! — сказала принцесса.

Великан больше и разговаривать не стал, а потом увидал весь шкаф в цветах и спросил, кто это сделал.

— Да я, — сказала принцесса.

— К чему такие глупости?

— О, я так тебя люблю; как же мне было не сделать этого, раз я знаю, что тут лежит твое сердце.

— Вот глупая-то! Ей что ни скажи — сейчас поверит! — сказал великан.

— Как не поверить, раз ты сказал?

— Дура ты! До того места, где лежит мое сердце, тебе не добраться!

— А все-таки интересно бы знать, где оно! — сказала принцесса.

Тут великан не удержался и сказал:

— Далеко-далеко лежит на воде остров; на острове церковь, в церкви колодезь, в колодце плавает утка, в утке яйцо, а в нем мое сердце.

Рано утром, еще и не брезжило, великан опять ушел в лес.

— Ну, и мне в путь надо! — сказал Замарашка. — Только бы дорогу найти!

Простился он пока с принцессой, вышел на дорогу, а волк тут как тут, дожидается. Принц рассказал волку, как было дело, и прибавил, что теперь хочет ехать к тому колодцу, да вот как найти дорогу? А волк только велел ему садиться на себя, — дорога уж его дело, — и помчался по горам, по долам, через пни и колоды, так что в ушах свистело. Много дней, много ночей скакали они, наконец доскакали до воды. Как через нее перебраться на остров, принц не знал, но волк велел ему только не пугаться, бух в воду и переплыл с ним на остров. Подъехали к церкви. Но ключ от дверей висел на верхушке колокольни. Как до него добраться?

— Крикни ворона! — сказал волк. Принц так и сделал. Ворон сейчас же явился и достал ключ. Принц вошел в церковь, подошел к колодцу: в нем и впрямь плавала утка, как сказал великан. Стал Замарашка ее манить; манил-манил, подманил и схватил. Но только вынул ее из воды, утка уронила яйцо прямо в колодезь. Как его достать, Замарашка ума не мог приложить.

— Крикни лосося! — сказал серый. Принц так и сделал. Лосось явился и достал яйцо со дна колодца.

Тут волк посоветовал принцу сдавить яйцо, и как только Замарашка сдавил, великан закричал благим матом. — Сдави еще! — сказал серый. Принц так и сделал, и великан закричал еще отчаяннее и стал умолять Замарашку пощадить его; он все был готов сделать, только бы принц не раздавил его сердца совсем.

— Скажи ему, что если он отколдует твоих братьев с невестами, то ты оставишь его в живых! — посоветовал волк. Замарашка послушался. Великан на все был согласен и сейчас же превратил опять в людей принцев и принцесс, всех шестерых братьев Замарашки и их невест.

— Теперь раздави яйцо! — сказал волк. Замарашка раздавил, и великан лопнул.

Тут Замарашка вернулся на волке к жилью великана. На пороге стояли все его братья живехоньки со своими невестами. Замарашка зашел в жилье великана за своей невестой, и потом все отправились домой.

Вот-то обрадовался старик-король, когда увидал, что все семеро сыновей вернулись домой, и все с невестами!

— Но краше всех принцесс невеста Замарашки! — сказал он. — Замарашка сядет с ней на самом почетном месте! — И стали они пировать и, коли не отпировали, и посейчас пируют.

Блин

Жила-была женщина, а у нее было семеро голодных ребят; она и испекла для них блин. Блин был из черной муки, но так славно поднялся на сковородке, вышел такой пухлый, румяный, что любо-дорого было смотреть. Ребятишки все и столпились около печки; даже дед сидел возле и смотрел.

— Ах, мама, дай мне попробовать блинка, я так есть хочу! — сказал один из ребят.

— Милая мама! — сказал другой.

— Милая, славная мама! — подхватил третий.

— Милая, славная, хорошая! — закричал четвертый.

— Милая, славная, хорошая, добрая! — крикнул пятый.

— Милая, славная, хорошая, добрая, дорогая! — перебил шестой.

— Милая, славная, хорошая, добрая, дорогая, золотая! — завопил и седьмой, и так они наперебой, один умильнее другого, просили у матери попробовать блина, — такие они были голодные и такие умные.

— Да-да, детушки, подождите только, пока он перевернется, — сказала мать, а ей бы следовало сказать: пока я переверну его, — тогда все получите! Поглядите-ка, какой он пухлый да румяный!

А блин-то услыхал, испугался и вдруг сам собой перевернулся, — хотел вылезть из сковородки, но опять шлепнулся на нее да угодил той же стороной, так что подгорел немножко и затвердел, а потом все-таки выпрыгнул на пол и покатился, точно колесо, на порог, с порога на дорогу.

— Ай-ай-ай! — Мать со всех ног за блином со сковородкой в одной руке, с поварешкой в другой, дети за матерью, и дед туда же за ними заковылял.

— Стой! Держи! Лови! — кричали они наперебой, догоняя блин, а тот себе знай катится да катится, так и укатился, и след его простыл; он, небось, попрытче их был.

Катился он, катился, встретил мужика.

— Здравствуй, блинок! — говорит мужик.

— Здравствуй, мужик-кулик! — говорит блин.