О милосердии - Луций Анней Сенека Страница 25

к как к родственнику, уважение как к высокому должностному лицу. Он хочет быть для тебя предметом любви, а не мучителем. Итак, что пользы сохнуть от печали, которой твой брат желает положить конец, — если только у покойных сохраняется способность чувствовать? Если бы мы говорили о другом брате, воля которого могла бы показаться неясной, я поставил бы все эти утверждения под сомнение и сказал бы: “Если твой брат желает, чтобы ты мучил себя бесконечными слезами, то он недостоин твоего чувства. Если он не желает этого, то оставь скорбь, которая не нужна никому из вас. По бессердечному брату не стоит так тосковать, а любящий брат не хочет, чтобы по нему тосковали до такой степени». Однако о твоем умершем брате, добросердечие которого столь известно, можно с уверенностью сказать, что для него ничего не может быть больнее, чем если его смерть для тебя горестна, если она как то мучает тебя, если она бесконечными слезами расстраивает, а также утомляет твои глаза, никак не заслуживающие этих страданий. Однако ничто не удержит твою братскую нежность от бесполезных слез вернее, чем мысль о том, что ты должен служить примером для своих братьев, стойко перенося эту обиду судьбы. Ведь великие полководцы, когда дела обстоят плохо, поступают так: они намеренно притворяются веселыми и под мнимым весельем скрывают плохое состояние дел, чтобы воины, если увидят подавленное настроение своего предводителя, сами не пали духом. Так же и ты теперь должен поступать. Прими выражение лица, не соответствующее твоему настроению, и, если можешь, оставь вообще всю скорбь; если же нет, то спрячь и скрывай ее внутри, чтобы она не обнаруживалась, и постарайся, чтобы твои братья тебе подражали. Замечая, как поступаешь ты, они будут считать это достойным поведением и ободрятся твоим видом. Ты должен быть для них и утешением, и утешителем, но ты не сможешь противостоять их скорби, если дашь волю своей.

6

От слишком большой скорби тебя может удержать и такое обстоятельство, если ты внушишь его самому себе: из того, что ты делаешь, ничто не может быть скрыто. Человечество единодушно назначило тебе большую роль. Ты должен ее поддерживать. Тебя окружает вся эта толпа утешающих, которая хочет знать, что́ у тебя на душе, и наблюдает, сколько силы у тебя есть против боли и умеешь ли ты достойно вести себя только в счастье, или ты можешь мужественно переносить и несчастье. Они внимательно следят за твоим взглядом. Независимы во всех отношениях те, у которых настроение может быть скрыто, тебе же не дано иметь тайну. Судьба поставила тебя на виду у всех. Все узнают, как ты вел себя после этого удара, тотчас ли ты сложил оружие, будучи в состоянии потрясения, или же остался в позиции сопротивления. Уже давно и любовь императора, и твоя ученость поставили тебя на высокую ступень; ничто обыкновенное и низкое тебе не подходит. Однако есть ли что-нибудь более низкое и немужественное, чем позволить скорби погубить себя? Находясь в таком же печальном положении, ты не свободен делать то, что позволено твоим братьям. Многое тебе не позволено в силу мнения, которое сложилось из-за твоих занятий и твоего характера: люди много от тебя требуют, многого ждут. Если бы ты хотел, чтобы тебе все было дозволено, ты не должен был обращать на себя взоры всех людей: теперь же ты обязан выполнять то, что пообещал. Все те, которые восхваляют труды твоего таланта, те, которые их переписывают, и те, которым, хотя и не нужно твоего удела, необходим твой ум, все они — наблюдатели твоего состояния души. Итак, ты никогда не сможешь сделать ничего не достойного деятельности выдающегося и образованного мужа, чтобы многим не пришлось раскаиваться в своем восторженном мнении о тебе. Плакать безмерно тебе не позволено, да и не только это не позволено. Не позволено продлить даже сон за счет части дня, или убежать от суеты мирской в покой тихого поместья, или во время приятного путешествия дать отдых телу от трудоемкой постоянной государственной службы, или отвлечь мысль разнообразием зрелищ, или вообще распределить время по своему усмотрению. Многое тебе не позволено из того, что позволено самым низким и живущим в глуши. Высокое положение — это большое рабство. Тебе ничего нельзя сделать по своему усмотрению — столько тысяч людей должно быть выслушано, столь много прошений приведено в порядок и такое громадное количество стекающихся со всей страны дел собрано, чтобы можно было по порядку представить их для решения великому принцепсу. Тебе не позволено, говорю я, плакать. Чтобы ты мог услышать многих плачущих, внять мольбам тех, которые находятся в опасности и стремятся добиться милости самого милосердного Цезаря, — для этого тебе следует высушить свои слезы.

7

Из легчайших же средств тебе поможет такое: всякий раз, как ты захочешь забыть обо всем, думай о Цезаре. Подумай, какой верностью, каким усердием ты ему обязан за его доброту к тебе: ты поймешь, что тебе нельзя сгибаться, как и тому, на плечах которого, как передает миф, держится вселенная, если только он существует. Также самому Цезарю, которому все позволено, по тем же самым причинам многое не позволено: ведь сон всех людей охраняет его бдительность, для досуга всех — его работа, для ублаготворения всех — его деятельность, для приволья всех — его занятость. С тех пор как Цезарь посвятил себя служению всей земле, он себе уже не принадлежит, и, подобно звездам, без отдыха совершающим свой путь, ему никогда не дозволяется ни остановиться, ни сделать что-либо для себя лично. В некотором роде также и на тебя налагается подобная необходимость: тебе нельзя думать ни о своих благах, ни о своих научных занятиях. Пока Цезарь владеет миром, ты не можешь предаваться ни наслаждению, ни скорби, никаким другим вещам: ты обязан всего себя отдавать ему. Учти и то, что, поскольку ты постоянно говоришь, что Цезарь тебе дороже твоей жизни, тебе нельзя жаловаться на судьбу, пока он жив: если он невредим, значит невредимы и твои близкие. Ты ничего не потерял, твои глаза должны быть не только сухими, но и исполненными радости, в нем ты имеешь все, он заменяет тебе всех. Ты был недостаточно благодарен за свое счастье (что совсем не свойственно твоему весьма рассудительному и благочестивому уму), если позволяешь себе о чем-либо плакать, пока Цезарь жив.

8

Еще посоветую одно не столь сильное, но более испытанное средство.