С. А. Федченков - Святой Ириней Лионский. Его жизнь и литературная деятельность Страница 102

В следующем, 1715 году Пфафф выпустил фрагменты отдельным изданием. Получился целый том в 647 страниц.[2071] В предисловии.издатель сообщает дополнительные сведения об отрывках и полемизирует с Маффеи по поводу его сомнений и возражений о Евхаристии. Самый текст фрагментов снабжен довольно обширными примечаниями. За ними следуют две диссертации Пфаффа: a) «De oblatione eucharistiae in primitiva ecclesia usitata» (P. 161— 349) и b) «De consecratione eucharistiae in primitiva ecclesia usitata» (P. 350-496). Последние настолько обширны, что делают очевидной предварительную долгую работу автора над ними. В конце книги помещена «Liturgia graeca a J. E. Grabio ad normam veterum liturgiarum composita» (P. 497-528) и еще одно сочинение Пфаффа «Dissertatio de praejudicatis opinio nibus in religione dijudicanda fugiendis» (P. 529-647).

Объяснения и полемика Пфаффа с Маффеи была, как видно, основательной. Однако Маффеи не удовлетворился первым, и в 1716 г. в своем журнале напечатал второе письмо, где подтверждает с некоторыми добавлениями сказанное им прежде.[2072]

В ответ на это письмо Пфафф выпускает «Dissertatio apologética de fragmentis Irenaei anecdotis deque oblatione et consecratione vete-rum eucharistica adversus virum illustrissimum Scipionem Maffeium,» (1718 г.),[2073] где между прочим говорит, что фрагменты Иринея*, найденные им, соединены были в рукописи с сочинениями Игнатия, Иустина, Оригена и Ипполита.

Маффеи больше не отвечал на эту апологию. Но в 1734 г. монах Ф. М. Леони при Венецианском издании творений Иринея в форме трех писем повторил, несколько расширив, возражения его, причем еще резче поставил под сомнение подлинность фрагментов.[2074] Пфафф ему не возражал.

В1749 г. вышел каталог Туринской библиотеки Пазина (Pasinus). В нем между прочим по поводу пфаффовскаго открытия говорилось, что, несмотря на тщательные поиски, ни фрагментов Иринея, ни творений других отцев, называемых Пфаффом, в библиотеке не нашлось.[2075] Пфафф в 1752 г. ответил на это статьей, где доказывал, что библиотека и рукописи в Турине в его время находились в крайне плохом состоянии, так что нет ничего удивительного, что теперь обнародованных им фрагментов там не оказывается.[2076] . Этим письмом споры в XVIII столетии закончились. Таким образом, уже тогда подлинность фрагментов была заподозрена, хотя о подделке Пфаффа мысли еще не было.

Вопрос о фрагментах снова был выдвинут только с 1883 г., времени открытия Διδαχή των δώδεκα αποστόλων. Последнее произведение имеет нечто общее со вторым пфаффовским фрагментом. Выступили со статьями и заметками Вриенний,[2077] издатель Διδαχή, Т. Цан,[2078] А. Гарнак,[2079] Ф. Лоофс,[2080] Ф. Функ.[2081]

Все они обнаружили много учености, знания патрологической литературы, филологических, археологических сведений, находчивость , мысли и т. п. Однако к одному общему решению не пришли. Наоборот, каждый выступил со своими, отличными от других выводами.

Противоречивую сумму всех мнений очень точно представил А. Гарнак. «Только в одном все сошлись, что второй фрагмент не принадлежит Иринею. В решении остальных вопросов господствует двойственность: второй фрагмент принадлежит II, III, IV, V в.; он стоит близко к Иринею; он александрийский (по происхождению, говорят одни), он — антиохийский (другие); четыре фрагмента представляют одно целое, они возникли от разных авторов; 1-й, 3-й, 4-й фрагменты отнимаются от Иринея одними, а другими ему приписываются; собственно, третий не возбуждает никаких сомнений (говорят одни), он в высшей степени сомнителен (возражают другие)».[2082]

Так обстояло дело до 1900 г., когда в Texte und Untersuchungen появилось новое обстоятельное исследование А. Гарнака. Последний рассмотрел и изучил фрагменты еще раз. Выводы свои он излагает на 30 с лишним страницах. Мы передадим их вкратце.

Тщательный анализ отрывков прежде всего показал Гарнаку, что все они представляют из себя не что иное, как мозаику из цитат Нового Завета и греческих фрагментов Иринея. Самостоятельного в них остается по 1-3 слова. Сходство в этом отношении с необходимостью указывает на одного автора их всех. Но такая искусственность вместе с тем дает уже некоторый повод заподозрить их подлинность.

Если сравнить содержание отрывков с учением и сочинениями Иринея, то здесь окажется большая разница. Св. отец совершенно иначе цитирует места из Нового Завета, чем это можно видеть во фрагментах. Апостольское предание в последних представляется выраженным письменно, чего нигде не говорится в подлинных сочинениях Иринея. В Contra haereses (IV, 18, 5) св. отец упоминает о призывании только Бога при Евхаристии; во фрагментах призывается уже Дух Святой. Здесь употребляется не встречающийся нигде больше в святоотеческих творениях термин йуттжа для обозначения пресуществляемых Св. Даров.

Отмечает Гарнак и много других, более мелких отличий учения Иринея от фрагментов.[2083]

Все они, мелкие и крупные, настолько разительны, что не остается никакого сомнения в том, что св. отцу эти отрывки ни в коем случае не могут принадлежать.

Нельзя однако приписать их, доказывает Гарнак, и вообще представителю древнегреческой Церкви. В них нет никакого учения об аскетизме, хотя, повод к этому был. Полемика в них ведется, но не против гностиков, манихеев или ариан, а против схоластиков, школьных богословов и т. п. Даже в стилистическом и грамматическом отношениях они не могут принадлежать природному греку.[2084]

По всем этим основаниям происхождение их нужно отнести к более позднему времени и лицу не-греческого происхождения, не принадлежавшему к Греческой церкви.

Более всего подходят они к веку Пфаффа. В них цитируется употребительнейший в его время 1ех1из гесер^э Нового Завета. Они обнаруживают на себе большое влияние образа мыслей пиетистов в духе Шпенера, с учением последних о необходимости внутреннего перерождения, изменения жизни, оппозицией лютеранскому ортодоксализму и школьному богословию. Особенно заметно это на форме выражения фрагментов.

Отражаются также здесь униональные тенденции с наклоном в сторону практики и учения древней Церкви, хотя бы в учении о Евхаристии и т. п. Автор их относится с некоторым как бы осуждением к богослужебному ритуалу и церемониям.

Все эти воззрения разделял, как мы видели уже, и Пфафф.

Фрагменты, кроме того, для него лично служили еще подтверждением выводов его диссертаций о Евхаристии. Эти данные дают основания видеть автора их в лице самого Пфаффа.

Исторические обстоятельства открытия их, взятые во всей совокупности, дают подтверждение такому предположению. О фрагментах до Пфаффа, как известно, никто не знал. Значит, «предание» о них начинается только с него. А он сам в одном из своих писем сознается, что главный враг его — ученое честолюбие. В начале XVIII столетия, как мы уже показали, творения Иринея издавались довольно много раз. Интерес к ним в патрологической науке возрос. Для Пфаффа был, значит, повод к подделке, а по внутреннему складу он был способен на это.

Как оказалось потом, никто кроме него не видел в Туринской библиотеке ни этих фрагментов, ни большого каталога книг, который он обещал обнародовать, ни творений других отцев, с которыми будто бы были связаны фрагменты.[2085]

По всем этим основаниям А. Гарнак и приходит к тому правильному выводу, что подлежащие нашему суждению фрагменты суть не что иное, как подделка Пфаффа с целью прославиться и вместе пропагандировать пиетистические и униональные тенденции.

Большинство авторов, даже таких, которые, как Цан,[2086] прежде высказывались иначе, согласились с выводами немецкого ученого и даже считают вопрос окончательно решенным. Новых исследований о фрагментах после Гарнака не было.

Заключение

Не все произведения Иринея дошли до нас. Сравнительно немного сохранилось положительных сведений о нем в других исторических источниках. Однако общий облик св. отца выясняется с достаточной определенностью.

Это был человек глубокого ума. Уроженец Малой Азии, он получил вместе с тем довольно хорошее светское и превосходное христианское образование. Природные способности его, благодаря этому, достигли гармонического развития и, подкрепленные знанием светской и духовной литературы, проявились во всем блеске и широте в эпоху его церковно-общественной деятельности.

При разрешении всех вопросов он умел находить среднюю точку зрения, чуждую крайностей, примирявшую представителей различных течений и потому оказывавшуюся наиболее жизненной. Так было в пасхальных спорах, в движении по поводу раскола монтанистов, в начале переписки св. отца с Флорином и т. п. Поэтому-то и выражается Евсевий об Иринее, что он оправдал в жизни свое имя, будучи всегда и везде «миротворцем».[2087] Благодаря своему уму, св. отец еще во II в. отчетливо различил временное в религии от вечного, внешнее — от внутреннего, обряды — от догматов, что не было ясным даже для таких современников его, как римский папа Виктор (в пасхальных спорах 90-х гг.). Но особенно блестяще обнаружил Ириней свои природные способности и применил к делу разнообразные знания в борьбе с гностиками. Он поражал ересь с логической беспощадностью на основании разума, ссылался на светских поэтов и философов, почитаемых у валентиниан, опровергал данными из Св. Писания, Читая Contra haereses, приходится удивляться мастерству его обличения, когда умелой постановкой вопросов и опровержениями св. отец лишал противников возможности найти себе какое-либо оправдание.