Воскресение и Жизнь - Ивон Ду Амарал Перейра Страница 13

трогательной, каждого вида… чтобы они наслаждались созерцанием Того, кто проявляется в Духе и Истине как в капле росы на лепестке цветка, так и в шуме океана; как в величии заснеженных гор, так и в черве, бесшумно ползущем в тени розового куста; как в вихре звезд, сияющих в космических безднах, так и в щебетании птиц на рассвете… Перевоспитывай их с любовью и настойчивостью! И увидишь потом, что они станут полезными гражданами, миролюбивыми, любезными, послушными Богу…"

"Спустя несколько дней счастливый старец во время воскресной проповеди рассказывал верующим о своем сне и объявил, что с этого дня он отказывается от прежнего сана главного духовника, чтобы стать учителем и наставником своей паствы, чьи проступки он больше не желает знать. Воодушевленно и пылко он объявил, что в общине будут открыты школы для обучения грамоте взрослых и образования детей и молодежи, детей мужиков, и что все прихожане должны принять решение, принятое им самим под влиянием доброго ангела, который даровал ему столь важный сон. Однако, оставшись наедине с собой в келье, он добавил:

— Эти бедные мужики и барины, мои прихожане, если не захотят исправить свои ошибки и страсти, к которым привыкли, пусть потом, после смерти, сами разбираются с укорами совести и последствиями нарушений Божьих Законов, ведь они прекрасно знают, что обладают бессмертной душой, вечной, как сам Господь! Я же преимущественно займусь перевоспитанием молодежи и детей, чтобы попытаться спасти их от зла, творимого их предками, чьи дурные примеры так же пагубны для них, как чума… ибо я только что убедился, что лишь основательное нравственное и интеллектуальное образование, основанное на истинно христианских принципах, приведет человека к овладению добродетелями…

* * *

Это предостережение, читатель, несомненно, предназначалось не только старцу "Святой Руси" времен Павла I! Оно также обращено к тебе, в какой бы стране ты ни жил, от друга из Незримого мира, который сегодня горько сожалеет о том, что не захотел быть таким добрым и добродетельным, каким должен и мог бы быть, когда жил на Земле. Да, обращено к тебе, кто также может внести свой вклад своей преданностью и доброй волей, чтобы новое поколение твоей родины росло в тени Истины и добродетели, и чтобы постепенно земля, где ты родился, освободилась от развращенности, которая распространилась по четырем углам этой прекрасной планеты, куда твой дух пришел для свершения славной эволюции во времени, для обретения вечной жизни…"

5

БЕЗЫМЯННЫЙ УЧЕНИК

"Кто примет одного из этих детей во имя Мое, тот принимает Меня; а кто Меня принимает, тот принимает Пославшего Меня". Иоанн сказал Ему в ответ: "Учитель, мы видели человека, который именем Твоим изгоняет бесов, а за нами не ходит; и мы запретили ему". Но Иисус сказал: "Не запрещайте ему, ибо никто, сотворивший чудо именем Моим, не может вскоре злословить Меня; ибо кто не против вас, тот за вас".

(МАРК, 9:37–40)

Многое и другое сотворил Иисус; но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг.

(ИОАНН, 21:25)

Размышление о стихе 37 главы 9 от Марка: "Если он изгонял бесов именем Иисуса, значит был добродетельным, ибо добродетель — это главная сила для изгнания бесов. И если изгонял их именем Иисуса, значит любил Иисуса. А если любил Иисуса, значит следовал Его учению. А если следовал Его учению, то непременно слышал его от самого Иисуса, затерявшись в толпе незамеченным, как, несомненно, было со многими другими последователями Господа, которые отдали даже свою жизнь за Его имя и учение, но чьи имена потомкам не удалось узнать".

I

Если бы во времена, когда Господь странствовал по городам Галилеи и Иудеи, проповедуя толпам слушателей учение, которое Он принес с Небес, кто-нибудь взял на себя труд обратить внимание на происходящие детали, не упомянутые четырьмя евангелистами Нового Завета, существовало бы много других подлинных книг о божественном Учителе, как справедливо утверждает Его апостол Иоанн. Этот наблюдатель, если бы он существовал, заметил бы, например, повсюду — на берегах, в синагогах, в горах, на улицах и даже сидящим на пороге дома Петра в Капернауме и во дворе усадьбы Лазаря в Вифании, но затерянным в толпе — смуглого юношу с серыми мечтательными глазами, скромно одетого в тунику из темно-синего хлопка, греческие сандалии и широкий новый шерстяной плащ коричневого цвета. Его волосы были черными и густыми, не длиннее шеи, а борода была небольшой, такой же черной, как волосы, и очень ухоженной и чистой.

Предполагаемый наблюдатель никогда не видел бы этого юношу в компании других сверстников или занятым дружескими или легкомысленными беседами. Весь его облик был серьезным, почти мрачным, потому что глубоко задумчивым, медитативным. Он никогда не улыбался. Но также на его довольно приятном лице нельзя было заметить признаков плохого настроения или враждебности. Он был задумчивым, мечтательным, наблюдательным, сдержанным, уравновешенным — вот и всё!

"Однако казалось, что он не был родом ни из Галилеи, ни из Иудеи, ни из Идумеи, ни из Сирии, ни из Самарии. Он не был многословен, как галилеяне; не был замкнутым, как иудеи; не был агрессивным, как самаритяне; не был малодушным, как идумеи, и не был легкомысленным, как сирийцы. Никто даже не знал его имени, но он выглядел как иностранец, поскольку при его очень мягком смуглом цвете кожи глаза имели красивый серо-голубой оттенок, создававший приятный контраст. И никто не придавал значения его персоне именно потому, что подозревали в нем чужестранца.

Кто знает, может, он и правда был самаритянином, остерегавшимся говорить в присутствии толпы, чтобы его диалект и акцент не выдали его иудеям, врагам его земли и народа?

Возможно, он был греко-финикийцем, что было весьма распространено в то время в Тире, Сидоне, Сарепте и во всей эллинизированной Финикии, и часто встречалось в Палестине и Трансиордании. Он также мог быть ессеем, ведь ессеи были такими же сдержанными, серьезными и уравновешенными, почти угрюмыми. Или, может быть, он был назореем? Назореи тоже были подобны ессеям — скромными и сдержанными…

Наблюдатель мог с уверенностью сказать лишь то, что этот человек всегда старался протиснуться сквозь толпу, чтобы приблизиться к Иисусу.

Казалось, он был влюблен в кроткого Раввуни. Он смотрел на него в немом обожании, с умиленным лицом, с шепчущими от восхищения губами, подобно улыбающимся матерям, созерцающим своих спящих херувимов; его тоскующие глаза излучали нежность. Где бы ни находился