Футбол 1860 года. Объяли меня воды до души моей… - Кэндзабуро Оэ Страница 46

с фамильными знаками их предков. Такаси, раздав каждому из ребят агрегаты, превратит их в удостоверение личности члена футбольной команды, но интересно, сохранит ли он существовавший еще при деде и отце обычай отбирать палки у изгоняемых из нового сообщества? Впрочем, и это меня не касается. Если даже обнаружится агрегат, напоминающий клюв коршуна, на котором будет выбито «Мицу», у меня не возникнет никакого желания получить его.

Из узкого окна амбара виден бескрайний, погруженный во тьму лес, и небо над ним, обожженное закатом, выглядит бледно-розовой стеной, а выше – далекое сероватое небо, и оно кажется гораздо светлее, чем то, готовое разразиться снегом, которое я видел днем. А снег вот-вот должен пойти. Чтобы ребятам во дворе было светлее работать, Хосио чинит давно испорченный фонарь над входом. Непрерывно слышны удары по металлу. Неожиданно краски леса линяют. Весь лес выцветшего темно-сиреневатого цвета колеблется. Над ним начинает кружиться снег, он наступает на деревню. И тут я действительно прихожу в глубокое уныние. Новая жизнь, соломенная хижина – они не ждали меня в этой деревне. Я снова одинок и беспомощен, не вижу и проблеска надежды и испытываю уныние несравненно более глубокое, чем до придуманного братом возвращения на родину. И я понимаю все значение того, что испытываю сейчас.

Глава 8

Сказать правду?

Сюнтаро Таникава, «Крылья птицы»

Такаси и Хосио принесли в амбар керосиновую печь, похожую на ящик, цвета, не имеющего ничего общего с идеей тепла, и я сразу обратил внимание, что их плечи и спины засыпаны сухой, как песок, снежной крупой. Жена и Момоко, взбудораженные первым снегом, не успели вовремя приготовить еду. Когда я шел ужинать в главный дом, снег уже засыпал весь двор. Но покров еще тонкий, непрочный. Падающий снег и тьма до предела сузили кругозор, а когда снег ударял в лицо, возникало ощущение, что в метель плывешь в лодке по бескрайнему морю и очень трудно сохранять равновесие. Мелкая снежная крупа бьет по глазам, вызывая слезы. Мне кажется, что раньше в деревне снег падал крупными, мягкими хлопьями величиной с подушечку большого пальца. Я попытался воскресить в памяти несколько снегопадов, но воспоминания о деревенских снегопадах были расплывчатыми и растворялись в воспоминаниях о других снегопадах, которые я пережил уже в городе. Снежная крупа, бьющая сейчас меня по лицу, воспринимается как что-то далекое, как снег, падающий где-то на чужбине, где живут незнакомые мне люди. Я иду, равнодушно загребая ногами снег. В детстве я старался сразу же поесть выпавшего в деревне первого снега. Казалось, он вобрал в себя вкус всех минералов, содержащихся в атмосфере между бескрайним небом и землей, по которой я бегал. Такаси и его друзья, распахнув дверь, смотрели, как в свете фонаря над входом снег разрезает тьму. Все они уже начали хмелеть от снега, а я трезв.

– Ну, как керосиновая печь POD? Другой, которая бы по цвету так подходила к амбару, не было, – сказала жена. Сегодня вечером она еще не пила виски и была пьяна только от снега.

– Я не собираюсь навсегда поселиться в амбаре. Как только кончится снегопад, хоть завтра, я уезжаю, и у меня просто не хватит времени обдумать, подходит печка по цвету к амбару или нет.

– Тебя, Така, не удивляет, что керосиновую печь, импортированную из Северной Европы, довезли до нашей деревни? – теперь жена обратилась к брату, видя, что я не проявляю к печи никакого интереса.

– Король супермаркета нарочно старается вызвать деревню на провокацию тем, что завозит в свой магазин очень дорогие товары, которые здесь никто не в состоянии купить, – сказал Такаси.

Я вдруг подумал, что Такаси может воспользоваться тем же методом, агитируя ребят из футбольной команды, но я отогнал от себя эту мысль, не позволив ей укорениться в моем сознании. Я потерял желание думать обо всем, что касается Такаси и деревни. Я ел молча, точно меня не было здесь, у очага. Мне представилось, что «гвардия» Такаси начала наконец осмысливать происшедшую во мне качественную перемену. Разговор шел, обтекая меня, будто стараясь миновать опасность захлебнуться и утонуть, не встречая с моей стороны ни сопротивления, ни препятствия. Один Такаси, слегка задетый моим молчанием, казавшимся ему демонстративным, делал иногда попытки втянуть меня в разговор, но я не поддавался. Я отказывался поддержать разговор не потому, что у меня были какие-то скрытые мотивы, просто он меня абсолютно не интересовал. И протест против искаженных воспоминаний Такаси, когда мы в ситроене везли останки брата S и я не мог смолчать, был вызван тем, что в то время я еще надеялся отыскать связь между конкретным прошлым – всем происходившим в нашей деревне – и живущим во мне настоящим, что дало бы возможность ухватиться за путеводную нить, которая привела бы меня к новой жизни. Теперь же, утеряв этот стимул, я впервые в состоянии объективно оценить обстановку. Такаси вел беседу, будто разговор строился в треугольнике, в котором две стороны – его и мою жену – связывала вершина, где был я. Но мне совсем не хотелось, чтобы точка, в которой я находился, помогала им сохранять равновесие сил; в полном одиночестве я погружаюсь в безысходное уныние, не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой, как это бывает, когда противишься дурному сну.

– Ты, Мицу, как будто говорил, что вечером того дня, когда был убит брат S, я тихо стоял в темной кухне и сосал тянучку? – Я молчу, не обращая внимания на призывный взгляд Такаси, и тогда он, трусливо отведя глаза, взывает к жене. Мне начинает даже казаться, что Такаси очень стыдно и он чувствует себя преступником из-за того, что проделал со мной такую махинацию. На самом же деле мои чувства совершенно не связаны с тем, что испытывает брат. Меня не задел его поступок. Наоборот, я обрел возможность увидеть все вокруг, а не только то, что сосредоточено во мне самом; и эту возможность я получил благодаря брату. – Нацу-тян, теперь я отчетливо вспомнил, что происходило тогда во мне и вокруг меня. Я стоял в кухне и сосал тянучку, но я не просто сосал, наслаждаясь тянучкой, я ее жевал, энергично двигая языком и осушая пространство между зубами и губами, чтобы коричневатая от растаявшей тянучки слюна не закапала с уголков рта.

Так что и Мицу сможет, призвав на помощь воображение, кое-что исправить в своих воспоминаниях. Мицу утверждал, что изо рта у меня, будто струйка крови, бежала слюна, смешанная с растаявшей