Воспоминания о будущем - Элена Гарро Страница 35

ним сделалось непроглядно черным. Погонщик испугался, увидев, что ночь продолжается только в Икстепеке. При этом он клялся, что не видел ночи чернее, чем ночь в Икстепеке, окруженная утренним светом, который остановился в полях, не дойдя до города. В своем страхе погонщик не знал, пересекать ли ему эту границу между тенью и светом. Он видел, как мимо него проехал всадник, везя перед собой женщину в розовом платье. Всадник был одет в темное. Одной рукой он обнимал женщину, другой держал поводья. Женщина смеялась. Погонщик пожелал им доброго утра.

– Доброй ночи! – закричала Хулия.

Мы узнали ее по розовому платью, смеху и золотым украшениям, обвивающим шею. Всадники промчались галопом.

Выезжая из ночи, они исчезли на дороге в Кокулу в розовом свете восходящего солнца. Погонщик рассказал нам, как весь Икстепек замер, круглый и черный, с неподвижными фигурами на улицах и балконах.

– Как черное море, окруженное утренним светом с полей, – сказал он.

Больше о влюбленных мы никогда не слышали.

Часть вторая

I

Потом я вернулся к молчанию. Странное исчезновение Фелипе Уртадо и Хулии Андраде оставило нас без слов, мы едва обменивались утренними приветствиями.

Нам не хватало Хулии: концерты на площади стали скучными без сияния ее платьев; ее золотые ожерелья больше не сверкали в темноте; генерал пустил пулю в ее лошадь по имени Каскабель, и теперь от Хулии уже ничего не осталось. «Что за жизнь! Поскорей бы она закончилось!» – и мы проживали дни, которые больше не были нашими.

Требовалось также и забыть о Фелипе Уртадо, стереть след его пребывания в Икстепеке; только так мы могли бы избежать еще большей беды. «Этот человек был магом!» – говорил дон Пепе Окампо и выносил свой стул на крыльцо, ставил его у стены и, сидя, наблюдал за тем, как проходит вечер и люди. Он был зол.

– Убирайтесь! Глаза б мои на вас не глядели! – с ненавистью бросал дон Пепе тем немногим, кто осмеливался к нему подойти.

Что он мог им сказать? Что Рафаэла и Роза больше не поют? Что Луиса и Антония тоже молчат? И что четыре женщины, запертые в своих обыкновенных именах, избегают встречи с Франсиско Росасом? Незначительность их существования приводила дона Пепе в раздражение. В молчании он восстанавливал тот вечер с чужаком. «Он меня загипнотизировал!» – повторял он, не в силах вспомнить слова Фелипе Уртадо. Он упустил тайну, которая однажды появилась в его тусклой жизни содержателя дешевой гостиницы в пыльном южном городке. «Подумать только, она была здесь все это время, и я так и не смог выудить из нее ни слова!» – думал он о Хулии.

Дон Пепе вспоминал ее жесты и улыбку. Здесь произошло чудо, а он его не заметил. Теперь же время текло перед ним, и один день ничем не отличался от другого.

– Какое-то время лучше не ходить в гости к Матильде. Как считаешь?

– Да, мама, – грустно ответила Кончитa. Она тосковала по павильону и коридорам дома доны Матильды. Театр и беседы закончились, те вечера никогда не вернутся. Теперь по воле генерала Франсиско Росаса Кончита была обречена на вечную тоску.

– Не думай, что Росас простит им связь с Уртадо. Они за это поплатятся! – предсказала донья Эльвира в сумерках, высунувшись из окна и с ностальгией глядя на закрытые ставни у Мелендесов.

Донья Матильда закрыла свой павильон, и они с доном Хоакином превратились в затворников в собственном доме. Только брат Матильды, Мартин Монкада, продолжал к ним заглядывать.

Поговаривали, что дон Хоакин заболел, но никто не заходил справиться о его здоровье. Его племянники, Хуан и Николас Монкада, убрали недошитые театральные костюмы и уехали в Тетелу, ни с кем не попрощавшись.

Франсиско Росас блуждал по городу без цели. Утром его часто видели пьяным, когда он шел из кантины, шаркая сапогами по мощеным улицам. Эти шаткие шаги, разбивающиеся о дни, – все, что осталось от внушающего страх генерала.

Утром служанки шушукались:

– Вы видели его прошлой ночью? Шел к проституткам.

Лучи боялась Росаса: он приходил мрачный, опускался на стул и пил коньяк, ожидая, когда наступит ночь. Ему было страшно возвращаться в номер отеля «Хардин», где звучало эхо голоса Хулии и на смятой постели оставался след от ее тела.

Любое слово о времени до появления Фелипе Уртадо настораживало генерала, и одним махом он сбрасывал со стола посуду.

Присутствие Хуана Кариньо раздражало Росаса. Его беспокоили глаза и улыбка безумца, который за ним наблюдал. Капитан Флорес, друг Хуана, пытался увести его.

– Пора, сеньор президент, уже поздно! Пойдемте!

– Генерал не должен так шуметь. Он не уважает меня, и я вынужден его уволить. Генерал, завтра жду вас в моем кабинете! Ваше поведение оставляет желать лучшего.

Хуан Кариньо с достоинством покидал гостиную в доме Лучи, и тогда приятели Росаса окружали генерала с притворным весельем. Они твердили: «Мой генерал! Мой генерал!» А он не двигался, с безразличием глядя на них, погруженный в свои мысли.

– Чую, девочка Хулия не дала ему настойку, теперь он будет несчастным до конца жизни… Надеюсь, он не закончит ее так, как Хуан Уркисо! – повторяла Грегория каждый раз, когда сталкивалась с Росасом в отеле, и вспоминала ту ночь, когда она лечила Хулию и видела, как он плакал.

Шло время, а мы так и не могли смириться с уходом Хулии. Ее красота цвела и не увядала в нашей памяти. На что любовались ее глаза, которые больше не видели нас? Чей слух услаждал ее смех, какие камни на какой улице отзывались эхом на ее шаги, какие ночи озаряло ее яркое платье? Мы, как и Франсиско Росас, искали ее и водили по воображаемым местам. Возможно, укрывшись в ночи, она наблюдала, как мы зовем ее. Возможно, она видела свою скамейку на площади под деревьями тамаринда и слышала, как для нее играл военный оркестр. Возможно, она пряталась под миндальными деревьями во дворах и улыбалась, подсматривая за женщинами в траурных одеждах, которые входят и выходят из церкви, скучая по прелести ее декольте. Те, кто уезжал из Икстепека, всегда возвращались с новостями о ней: один видел ее в Мехико, она шла под руку с Уртадо, смеясь, как в те ночи, когда Франсиско Росас возил ее на лошади до Лас-Каньяс. Другой рассказывал шепотом, что видел блеск ее платья на ярмарке в Тенанго, а когда подошел, чтобы поздороваться, она исчезла: «Наверняка испугалась, что я сообщу генералу, где она». Другие думали, что она умерла, и по