Испанская баллада - Лион Фейхтвангер Страница 14

В саду они повстречали детей дона Иегуды.

– Это дон Манрике де Лара, первый советник короля, нашего государя, – представил Иегуда, – а вот и его достойный сын, рыцарь дон Гарсеран.

Ракель смотрела на посетителей с детским любопытством. Она без тени смущения вступила с ними в беседу. Изъясняться по-латыни ей было еще трудно, хоть она и училась, не жалея сил. Посмеявшись над своими собственными ошибками, Ракель попросила мужчин перейти на арабский язык. Беседа стала более оживленной. Оба гостя восхваляли остроумие и очарование доньи Ракели, используя галантные выражения, по-арабски звучавшие особенно витиевато. Донья Ракель смеялась, гости смеялись вместе с нею.

Четырнадцатилетний Алазар тоже не отличался робостью. Он принялся расспрашивать дона Гарсерана о конях и рыцарских забавах. Молодой рыцарь не мог не поддаться обаянию этого живого, непосредственного мальчика и охотно отвечал на его расспросы. Дон Манрике дал дону Иегуде дружеский совет – определить мальчика пажом в какое-нибудь знатное семейство. Дон Иегуда ответил, что подумывает об этом; в душе он надеялся на то, что мальчика возьмет ко двору сам король, но сейчас предпочел промолчать о своих планах.

Вслед за доном Манрике другие гранды, прежде всего друзья семьи де Лара, тоже засвидетельствовали свое почтение новому эскривано майор.

Особенно охотно являлись с визитами молодые рыцари. Им нравилось находиться в обществе доньи Ракели. В Кастилии дочери знатных семейств присутствовали только на больших придворных церемониях и церковных праздниках; с ними трудно было поговорить с глазу на глаз, и обычно беседа ограничивалась избитыми пустыми фразами. В таких условиях, хотя бы просто для разнообразия, приятно было побеседовать с дочерью министра-еврея. Она ведь тоже была почитай что дама, а преграды этикета были в доме министра менее строгими. Молодые люди говорили Ракели длинные высокопарные комплименты. Девушка приветливо выслушивала эти куртуазные любезности, однако считала их всего-навсего забавной болтовней. А иногда она угадывала, что за подобными речами скрывается грубое желание. В таких случаях она сразу становилась робкой и замкнутой.

Ракель охотно общалась с христианскими рыцарями уже потому, что в беседах с ними можно было выучиться здешнему языку – не только официальной латыни, используемой в придворном обществе, но также и низкой будничной латыни, кастильскому наречию.

Кроме того, эти господа сопровождали Ракель, если ей хотелось посмотреть город.

Тогда она садилась в паланкин; по одну сторону ехал верхом на коне, к примеру, дон Гарсеран де Лара или дон Эстебан Ильян, а по другую – ее брат дон Алазар. За ней, тоже в паланкине, следовала кормилица Саад. Впереди, расчищая дорогу, бежали скороходы; чернокожие слуги замыкали процессию. Вот так Ракель и передвигалась по Толедо.

За сто лет, прошедших с тех пор, как город перешел в руки христиан, часть былого великолепия и роскоши была утрачена. Толедо был меньше Севильи, и все-таки в городе и его предместьях насчитывалось более ста тысяч жителей, а быть может, уже и двести тысяч. Таким образом, Толедо превосходил другие города христианской Испании, он был больше, чем тогдашний Париж, и гораздо больше, чем тогдашний Лондон.

В тот воинственный век крупные города не могли не быть крепостями – это касалось даже веселой Севильи. Каждый квартал Толедо был обнесен дополнительными прочными стенами с башнями, многие дома знати тоже строились как маленькие крепости. Все городские ворота представляли собой укрепленные сооружения, укреплены были все церкви, все мосты, перекинутые через реку Тахо у подножия высокого мрачного крепостного холма. А внутри городских стен домики теснились один к другому, кварталы взбирались по склонам. Ступенчатые улочки были темные и узкие и часто очень крутые, они напоминали донье Ракели опасные ущелья – целый лабиринт из выступов, закоулков, тупиков, повсюду каменные стены и тяжелые, окованные железом ворота.

Большие, солидные здания были в большинстве своем сооружены еще в мусульманскую эпоху; сейчас их кое-как поддерживали, не пытаясь что-либо изменить. В душе донья Ракель была уверена, что дома эти выглядели гораздо красивее, пока о них заботились мусульмане. Зато ей нравилось наблюдать за пестрой людской сутолокой, с раннего утра до позднего вечера заполнявшей улицы Толедо, а в особенности Сокодовер – старинную рыночную площадь. Шум людей, лошадиное ржание, крики ослов… Из-за всеобщей сумятицы на улицах то и дело образовывались заторы, повсюду валялся мусор. Жизнь в Толедо так и кипела, так и бурлила – это очень нравилось Ракели, и она почти не сожалела о прекрасной, упорядоченной Севилье.

Ей бросилось в глаза, до чего же робко и настороженно держались здесь мусульманские женщины. Все они были укутаны в плотную чадру. В Севилье женщины из простонародья частенько снимали чадру, когда работали или ходили на рынок, а в домах просвещенной знати только замужние дамы скрывали лица под вуалью – тончайшей драгоценной вуалью, воспринимавшейся скорее как украшение, а не как завеса. Но в Толедо – очевидно, затем, чтобы укрыться от взоров неверных, – все мусульманки всегда носили длинную плотную чадру.

Молодые гранды, гордившиеся своей столицей, поведали донье Ракели историю Толедо. На четвертый день творения, когда Господь Бог создал солнце, Он поместил его прямо над Толедо, поэтому считается, что город этот старше остальной земли. Действительно, город существовал с незапамятных времен, тому имелось множество доказательств. Этот город повидал карфагенян, затем в течение шестисот лет им владели римляне, триста лет – готы-христиане, четыреста лет – арабы. А ныне, вот уже сто лет, со времен достославного императора Альфонсо, городом снова владеют христиане – и они не уйдут отсюда до Страшного суда.

Лучшую свою эпоху, рассказывали молодые гранды, город пережил при христианских, вестготских властителях. Их-то потомками и являются сами они, рыцари. В те времена Толедо был самым богатым и великолепным городом на свете. Дочери своей Брунгильде король Атанагильд дал в приданое огромные сокровища – они стоили три тысячи крат тысячу золотых мараведи. Королю Реккареду достался стол иудейского царя Соломона, и стол тот был выточен из единого огромного изумруда и вделан в золотую оправу. Вдобавок у короля Реккареда имелось волшебное зеркало, в которое можно было увидеть весь мир. И все это разграбили, разрушили, растратили мусульмане, эти неверные, эти псы, эти варвары.

Юные рыцари с особой гордостью говорили о толедских церквях. Ракель с робким любопытством разглядывала тяжелые постройки, напоминавшие крепости. Она пыталась представить себе, до чего же благородными и красивыми выглядели эти здания сто лет назад, когда они еще были мечетями, когда их окружали деревья, фонтаны,