Как читать книги? - Вирджиния Вулф Страница 13

опровергая одно, парируя другое. Здесь мы опять сталкиваемся с очень интересным мужским комплексом, который так сильно повлиял на женское движение. Я говорю об этом подспудном желании не столько подчинить ее, сколько самому быть первым,– оно ставит мужчину стражем на каждом шагу в искусстве, политике, даже когда он ничем, кажется, не рискует, а проситель покорен и предан. Даже леди Бесборо51, я вспомнила, при всей ее страсти к политике, смиренно склоняется и пишет своему мужу лорду Гренвиллу Ливзон-Гауэру: «…хотя я одержима политикой и много говорю о ней, но я совершенно с Вами согласна, что вмешиваться в это и любое другое серьезное дело женщина может, не более чем высказав свое мнение (и то, если ее спросят)». И она продолжает расточать свой энтузиазм, зная, что не встретит никаких препятствий, на страшно важную тему – первое выступление лорда Гренвилла в палате общин. Странный спектакль, подумала я. Пожалуй, история борьбы мужчин против женской эмансипации интереснее рассказа о самой эмансипации. Забавная могла бы выйти книга, если б студентка из Гэртона или Ньюнхема собрала достаточно примеров и вывела теорию. Только ей пришлось бы работать в рукавицах (чтоб не испачкать руки) и найти себе надежную защиту (от возможных судебных исков).

Сейчас это забавно, я закрыла леди Бесборо, а раньше воспринималось с жуткой серьезностью. Мнения, которые сегодня собираешь как анекдотичные и пересказываешь летним вечером друзьям,– когда-то эти мнения доводили до слез, уверяю вас. Многие среди ваших бабушек и прабабушек из-за них глаза выплакали. Флоренс Найтингейл52 криком кричала, мучилась[9]. И потом, хорошо вам – когда вы поступили в колледж и у вас есть своя комната (или лишь спальная?)– говорить, что гений должен презирать подобные мнения, что гений должен быть выше мнений. К несчастью, как раз гениальных больше всего и задевают чужие мнения. Вспомните Китса. Вспомните те слова, что завещал он высечь на своем надгробье53. Подумайте о Теннисоне, о… впрочем, вряд ли нужно доказывать неопровержимый и очень горький факт, что так устроен художник – его ранят чужие мнения. Подобно рифу, о который разбиваются суда, литература полна разбитых судеб тех, кого слишком задевали людские толки.

Для художника эта зависимость от мнений вдвойне пагубна, подумала я, снова возвращаясь к вопросу о полноценном творческом состоянии. Ибо сознание художника в попытке излить постигнутое должно быть пламенным, как у Шекспира, я взглянула на книгу, раскрытую на «Антонии и Клеопатре». В нем любое препятствие, все чужеродное должно перегореть дотла.

Вот мы говорим, что ничего не знаем о творческом состоянии Шекспира, но этим уже многое сказано. Возможно, мы потому знаем о нем так мало – в сравнении с Донном, Беном Джонсоном или Милтоном, – что его зависть и злоба скрыты от нас. Автор нигде не напоминает о своей персоне. Любое «откровение», желание возразить, обличить, обнародовать обиду, отплатить, обнажить перед миром свою рану или язву поглощено творческим огнем без остатка. И поэзия его течет свободно и беспрепятственно. Если кто состоялся полностью как художник, так это Шекспир. Вот уж действительно пламенный, всепоглощающий ум, подумала я, снова подходя к книжному шкафу.

Глава 4

Итак, в шестнадцатом веке едва ли могла появиться женщина шекспировской свободы мысли. Задумайся любой о елизаветинских надгробьях с обычными фигурками младенцев на коленях, о ранней смерти женщин; взгляни на их дома с темными, тесными клетушками – могла ли хоть одна из них заниматься поэзией? Скорее какая-нибудь вельможная дама много позднее воспользуется своей относительной свободой, покоем и напечатает что-то под своим именем, рискуя прослыть чудовищем. Мужчины не снобы, продолжала я мысль, стараясь в поэзии не касаться «отъявленного феминизма» мисс Ребекки Уэст, но они сочувствуют в основном аристократкам. Наверняка титулованная леди нашла бы более солидную поддержку, чем неизвестная Джейн Остен или мисс Бронте того времени. Но и, конечно, поплатилась бы за свою попытку губительным чувством страха и горечи, которое обязательно отпечаталось бы в ее стихах. Леди Уинчилси54 – я достала с полки томик. Она родилась в 1661 году, принадлежала к аристократическому роду, муж тоже происходил из знатной семьи, детей у них не было, писала стихи, а раскроешь – она вспыхивает от гнева против рабского положения женщин:

Как пали мы! В плену у образца,

От воспитанья дуры – не Творца;

Всех благ ума лишенные с рожденья,

В опеке глохнем мы, теряем разуменье;

И если ввысь поднимется одна,

Души стремлением окрылена,

Грозой объявится пред ней противник,

Надежда расцвести в сомненьи гибнет55.

Ум ее отнюдь «не всепоглощающий и пламенный», как у Шекспира. Напротив – она изводит себя обидами и горечью. Человечество расколото для нее на два лагеря. Мужчины – «противник», они вселяют в нее страх и ненависть тем, что закрывают ей путь к желанному делу – писать.

Увы! лишь женщина возьмет перо,

Вмиг выскочкой ее объявят,

И никакая честь не оправдает.

Твердят: забыли мы обычай, пол,

Манеры, моды, танцы, платья, дом —

Предел и образец нам воспитанья;

Науки ж, книги, думы и писанье

Нам красоту лишь омрачат не в срок.

Поклонникам не быть у наших ног,

Меж тем блюсти порядок в доме рабском —

Вершина мастерства в искусстве дамском56.

Она ободряет себя мыслью, что написанное останется неопубликованным, утешается печальной песнею:

В утеху другу пой, моя свирель,

Не ликовать тебе в лесах лавровых:

Смирись, и да сомкнутся глуше своды57.

Нo нет сомнений, поэтический пламень в ней бушевал бы вовсю, освободись она от страха и ненависти, не копи в душе негодования и горечи. Нет-нет да и вырвется настоящая поэзия:

Так с блекнущей парчой всегда не в лад

Непревзойденной розы дивный склад58.

Критики справедливо восторгаются этим двустишием; говорят, другую пару ее строк присвоил себе Поуп:

Вдруг овладеет разумом жонкиль.

Душистый плен, и вырваться нет сил59.

Невыносимо, что женщина, способная так писать, мыслями настроенная на созерцание и размышление, была доведена до гнева и горечи. А что она могла сделать? – спросила я, представив хохот и издевки, лесть приживалов, скептицизм профессионального поэта. Вероятно, заперлась в деревне, в отдельной комнате, – писать, а сердце у