Маша Царева - Золушки для холостяков Страница 8

Больше всего я нуждаюсь в его обществе, когда мне плохо. Когда меня мучают непонятно откуда взявшиеся комплексы.

Вот как вчера, например.

Я урод.

Это откровение снизошло на меня, когда я случайно наткнулась взглядом на свое отражение в зеркальной витрине бутика, мимо которого шла. Я даже не сразу поняла, что растрепанная тетка с осыпавшейся тушью – это и есть я. А когда осознала, остановилась как вкопанная и чуть не зарыдала от горького отчаяния.

А ведь путь мой лежал именно в тот самый бутик, где я собиралась приобрести вязаное платье, замеченное накануне. Но разве какое-то платье (пусть и за триста долларов) сможет украсить такое никчемное существо, как эта блеклая спаржа в зеркале? Так зачем же тратить деньги – деньги, которые можно со вкусом пропить в ближайшем баре?! Ведь алкоголь помогает уйти от суровой действительности (по крайней мере, так утверждают в свое оправдание выпивохи со стажем, к лагерю которых мне, кажется, скоро придется примкнуть).

Вместо того чтобы зайти в бутик, я остановила попутку и отправилась в Гольяново, где жил Генка.

Я часто приезжаю к нему просто так, наудачу, безо всяких предварительных звонков. И иногда мне кажется, что он нарочно не выходит из дома, чтобы случайно не пропустить такой вот мой спонтанный визит. Во всяком случае, не было еще такого, чтобы я приехала, а его в квартире не оказалось.

– Настена, какими судьбами? – Его широкая физиономия расплылась в улыбке.

У Геннадия странная внешность. Сквозь классическую блондинисто-сероглазую среднеевропейскую расцветку явственно проступают монголоидные черты. У него широкие скулы, маленький нос (мне бы такой вместо моего руля велосипедного) и необычный разрез глаз. Я знаю как минимум трех девушек, которые считают Генку красавцем-мужчиной, а меня, соответственно, неисправимой сукой, которая, словно собака на сене, нагло держит его при себе.

– Помощь нужна. – Я ввалилась в прихожую, со стуком скинула любимые свои замшевые сапоги, швырнула куртку прямо на пол и устремилась в комнату.

Геннадий еле за мною поспевал.

Тому, кто говорит, что мужчины – большие неряхи, чем женщины, не верьте. В качестве основного аргумента могу сводить вас на экскурсию в две типовые московские квартирки – свою и Генкину.

В моей царит полный бедлам – пыль на всех возможных поверхностях, разбросанные повсюду вещи, пятна от кофе на столе, труп кактуса на подоконнике, в треснувшем горшке. В квартире своей я живу уже почти два с половиной года и за это время, каюсь, ни разу не удосужилась помыть окна.

Иное дело – холостяцкая, казалось бы, берложка Геннадия. Вообще-то это помещение больше смахивает на жилище сентиментальной пенсионерки – линолеум всегда влажно блестит, занавески свежевыстираны, нигде ни пылиночки, повсюду расставлены трогательные сувениры, которые Генка привозит из загранкомандировок.

– Что-то случилось? – заволновался он. – Будешь блины?

– На оба вопроса – «да»! – Я плюхнулась в кресло и поджала под себя ноги. – А с чем блинчики?

– Есть с абрикосовым вареньем, а есть с курицей и луком, – машинально ответил он.

Совсем забыла упомянуть, что, помимо всего прочего, Геннадий еще и знатный кулинар.

– Погоди, а что произошло-то? На тебе лица нет!

– Ничего особенного, – скорбно заметила я, – просто я урод.

– Ты – кто? – недоверчиво хохотнул Генка.

– Урод, – повторила я погромче. – Я только что это поняла. Таким, как я, надо ходить в парандже и отовариваться в ночных супермаркетах, чтобы не шокировать граждан своим внешним видом.

– А кто тебе это сказал, если не секрет? – поинтересовался Геннадий, усаживаясь на корточки передо мною и заглядывая мне в глаза.

– Зеркало, – развела руками я. – У меня есть одна подружка, которая сделала несколько пластических операций. Хочу ей вечерком позвонить. Пусть и мне телефончик своего доктора даст.

Генка изменился в лице:

– Ты что, совсем сдурела, что ли?! Какая пластическая операция! Не разрешаю, не дам!

«А кто тебя будет спрашивать в случае чего?» – подумала я, но, чтобы не обижать главного своего утешителя, озвучивать свою мысль не стала.

– Ты же у меня красавица!

Я откинулась на спинку кресла, расслабилась и приготовилась слушать. Я знала, что именно Генка будет говорить, и от этой приятной предсказуемости на душе становилось тепло, как будто бы я только что от души поела бабушкиных пирожков. Он утешал меня с таким озабоченным лицом, будто бы мы находились на пороге операционной и оплаченный уже хирург нетерпеливо постукивал указательным пальчиком по часам, собираясь сделать из моей никчемной физиономии точеное личико Вивьен Ли.

А Генка все говорил и говорил. Говорил, что я самая красивая женщина, которую ему доводилось встречать. Что когда он меня впервые увидел, то просто остолбенел и чуть не ослеп от такого совершенства (тут он, конечно, загнул, но слышать это все равно было приятно), что во мне погибла великая фотомодель и что, если бы я в один прекрасный день набралась смелости появиться на пороге агентства «Элит», то Клаудиа Шиффер в ту же секунду сдохла бы от зависти.

Его восхищенная болтовня действовала на меня умиротворяюще. Вскоре я поняла, что глаза мои закрываются, а уютный запах блинов действует усыпляюще на мой ослабленный стрессом организм. Я попросила Генку на полчасика оставить меня в покое. Он даже не обиделся, поскольку к моим выходкам давно привык. Послушно отправился на кухню и загремел кастрюлями.

А я закрыла глаза, укутала ноги плешивым старым пледом и действительно ненадолго задремала.

Снился мне редактор отдела культуры Борис Сыромятин – в моем сладком спокойном сне он был загорелым, в меру мускулистым и почему-то носил очки.

Не могу сказать наверняка, верю ли я в то, что моя подруга Альбина и впрямь когда-нибудь станет знаменитой певицей, или все-таки нет. Положа руку на сердце, скорее нет, чем да. Хотя я ничего не имела бы против. Просто я (в отличие от той же Альбинки) смотрю на жизнь не сквозь толстые стекла розовых очков, а с циничной ухмылочкой человека, которого не проведешь на мякине. Так вот, согласно теории вероятностей шансов пробиться на большую сцену у Али нет никаких.

Во-первых, слишком уж много у нее конкурентов. Во-вторых, Альбинка мечтает петь рок и брезгливо морщит нос, едва услышав попсово-сиропный мотивчик (именно поэтому ее так быстро и убрали с «Конвейера талантов», ну не в моде нынче женский рок, что ж тут поделаешь!). В-третьих, несмотря на то что мужики вслед Альбинке шею сворачивают, абсолютной красавицей ее не назовешь. Я бы сказала даже так: Алька довольно красива, но не очень фотогенична. Фотоаппарат и камера убивают добрую половину ее природного обаяния. В-четвертых (и это самое главное), за ней никто не стоит. А ведь волосатая лапа какого-нибудь предприимчивого «туза» могла бы перебить отсутствие прочих козырей. Но «туз» у нее вряд ли появится – Альбина у нас девушка романтичная и верит в большую и светлую любовь.