Лора Белоиван - Маленькая хня Страница 61

Я держу самолёт за кресло и умоляю Бога дать мне еще шанс. Я обещаю бросить курить, перестать смотреть в Интернете порнуху и прекратить жрать мясо в среду и пятницу. Я каюсь в прежних и будущих грехах, обещаю каждое воскресенье ходить на утреннюю службу, читать перед сном молитвослов и прощать должником своим, которых у меня нет. Я вспоминаю сделанные гадости и не сделанные добряки и, глядя в глаза походному святителю Николаю, прошу его замолвить за меня словечко перед Богом. Я говорю Николаю: Николушка, миленький, честное слово, я больше не буду, только скажи Богу, чтоб нормально посадил самолёт.

По трапу я спускаюсь очень светлым человеком.

А из Мск, например, до родителей — всего лишь сутки езды безопасным поездом, тыг-дык тыг-дык, тыг-дык тыг-дык. Без страха и просветления.

Подтвердила срок приезда: декабрь. Максимум — январь.

Но это еще не скоро.

Еще так рано.

Восемь утра.

Восемь утра — и уже звонок в дверь. Смотрю в глазок: «Вера, что ты хочешь?» — я недовольная, потому что босиком, а пол у меня в прихожей кафельный, и вообще задолбало.

Вера (трезвым голосом):

— Лора. Извини. Мне очень нужны грабли.

Какого-то лета (дневничковое)

Вот любимые мои знакомые москвичи и почти такие же любимые питерцы иногда берут и по каким-то причинам переезжают на ПМЖ в другую столицу. То бишь питерцы — в Мск, а москвичи — в Спб. И те, и другие считают при этом, что совершили нечто совершенно неординарное, почти отчаянное, на уровне экзальтации. Гордятся собой страшно, потому что — подвиг.

Балды. Вот подвиг: переехать из города В. — в Южно-Сахалинск, а оттуда — в Петропавловск-Камчатский. Варианты: из Хабаровска — в город В. Или из города В. — в город X. Я лично знаю четверых людей, сделавших это. Ни один из них не смог толком объяснить, зачем.

.. .Приснилось, что получаю в типографии визитные карточки: шикарная бумага, золотой обрез. И никакого текста: ни имени, ни фамилии, ни города, ни места работы. Только в самом низу микроскопические, еле различимые цифры: «123456». Видимо, телефон.

Пролетая над университетом, с меня слетела шляпа (ветер, ветер на всем белом свете). В знак почтения и признательности я не стала бросаться камнем вниз, пусть летит себе, пусть летит. Вот покатилась она, так похожая на человеческую голову — мою? — по дорожке, по которой я ходила мимо здания юрфака к гуманитарному корпусу, всегда сонная, потому что никогда не высыпалась: синдром пароходства. Вот окна кафедры древнерусской литературы, какой кошмар эта древнерусская литература — хуже «Слова о полку Игореве» была только Илиада с её кораблями и персонажами, увы, так и не ставшими симпатичными, хотя и сделавшимися более знакомыми.

Мы рисовали друг у друга в тетрадках голых гермафродитов, за что были изгнаны прямо с экзамена. Заканчивать универ Колян уехал в другой город.

Недавно он нашёл меня в Яндексе.

Сперва я до невозможности обрадовалась, но очень, очень скоро стала бояться открывать почтовый ящик, потому что всякий раз оттуда мне на башку вываливалось мусорное ведро. Я даже пыталась отодвигаться от монитора как можно дальше, но толку было мало: всё равно приходилось стряхивать с себя использованные зубочистки, мокрые раздавленные бычки и газетные свертки с чем-то поганым внутри (я их не разворачивала). Иногда мне за шиворот попадали пустые консервные банки с острыми краями, и я выковыривала их оттуда, потому что неприятно.

Он написал мне: «Как дела?» и рассказал про свои дела за последние 15 лет.

Я написала ему «Привет!!!!» и рассказала про свои дела за последние 15 лет, и что всё зашибись, только вот баблосов нету, что, конечно, портит общий фон.

Он написал: давай я тебе вышлю баблосов, у меня их полно, а ты отдашь, как сможешь.

Я написала: давай.

Он написал: вот, я выслал баблосы.

Я написала: «спасибо, я их получила, ты меня прям спас». Это было правдой.

Он написал: «А я — писатель».

Я написала: «Это замечательно». Тут я наврала. Я давно знала, какой это хреновый признак, если кто-то говорит про себя «я писатель» и не ржёт при этом, как конь.

Он написал: я тебе вышлю три последних рассказа, прочитай и скажи, как.

Я написала, что ненавижу рецензировать тексты, потому что литература — дело вкуса.

Он написал, что рецензировать не надо, надо просто прочитать и сказать, как.

Я написала: «ладно».

Он написал, что выслал рассказы.

Я их прочитала и написала, что у меня не открылись файлы.

Он написал, что выслал их мне еще раз в теле письма и действительно выслал их в теле письма.

Я написала, что вот этот, про енотов — смешной.

Он написал: а остальные два, выходит, говно?

Я написала, что литература — дело вкуса, рассказы хорошие, но мне не очень нравится социальная тематика и деланность под Зощенко.

Рассказы были сделаны под Зощенко.

Он написал, что литература — дело вкуса, и что такое говно, какое пишу я, он перестал писать лет 10 назад.

Я написала, что я вообще не писатель.

Он написал, что я не имею права не любить Зощенко.

Я написала, что не разбираюсь в литературе.

Он написал: а вот я тебе сейчас вышлю повесть.

М выслал её в теле письма.

В этой повести мне понравилась фраза: «Я кончил ей на спину».

Я нечаянно стерла повесть отовсюду, где она хранилась.

Он написал: как там повесть?

Я написала, что нечаянно стерла ее отовсюду, где она хранилась, и что покрасила пол в квартире и уехала из города в другую страну, но уже вернулась.

Он написал, что сейчас вышлет повесть второй раз.

Я заболела на две недели высокой температурой и врала, что не могу читать с экрана монитора.

Он написал: «И чего мы тупим?».

Я написала, что у меня полопались глазные аорты и я не могу читать с экрана монитора.

Он написал, что я напрасно боюсь его обидеть, если повесть мне не понравилась, в конце концов, мы старые друзья и вообще, литература — дело вкуса и не главное.

Я обрадовалась и написала, что повесть вообще хорошая, но вот если бы он убрал оттуда процентов 70 матерщинных слов, то оставшиеся 30 уже бы не так сильно мешали воспринимать сюжет и прочую фабулу. «Понимаешь, — написала я, — я тоже уважаю эти слова, но даже мне показалось, что у тебя их сильно много».

Еще я написала, что байка, вшитая в тело повести, была слышана мною много раз в виде отдельного файла, и что неплохо было бы её оттуда извлечь, так как она для повести не судьбоносна.

Он написал, что я слишком рано оборзела, чтобы учить его писать повести.