Виктория Токарева - Дерево на крыше Страница 6

Александр закончил режиссерские курсы и получил свою первую постановку.

Он пригласил Веру на главную роль, сделал кинопробы.

Вера не смотрелась героиней. Не хватало блеска и самоуверенности. Не хватало красоты и стервозности. И молодости тоже не хватало. Пришлось сдвинуть ее на эпизодическую роль. Но и эпизод — счастье. Вера практически не снималась. Ее обходили вниманием. Ее просто не замечали. Есть она, нет ее — ничего не меняется.

И вдруг такая удача — молодой режиссер, современный сценарий, полноценный эпизод. Да еще и любовь в придачу, и отдельная квартира. А в квартире что ни вечер — праздник. Приходили друзья — в основном это были друзья Александра: архитекторы, начинающие режиссеры, актрисы — подруги режиссеров. Пили и пели. Было весело. Однажды перевернули аквариум. Рыбки трепыхались на полу. Вера помчалась на кухню, принесла кастрюлю с водой и стала подбирать рыбок с пола, опускать в воду.

Александр смотрел на эти действия, и слезы наворачивались на глаза. Вера казалась ему идеалом человека, она умеет сочувствовать всему живому: цветам, бессловесным рыбкам и даже мухам. Она их не убивала. Она их выгоняла.

У Веры завелась мышь, Вера ее подкармливала. Оставляла в блюдечке хлеб, смоченный подсолнечным маслом. В Вере не было ничего хищного, себялюбивого, что так свойственно молодым актрисам. Жила, как живется, как течет вода в речке. Ничего для себя не просила. Дадут — хорошо. Обидят — не сопротивляется, только лицо становится вытянутым, как у козы.

Александр все это замечал и ценил. Их отношения он определял как глубокая дружба с постелью. Ему не хотелось другой постели. Ни с кем и никогда ему не было так полноценно.

И еще он знал: Вера предана ему как мать. Он мог ей всей рассказать — все-все, даже такое, в чем стыдно бывает признаться себе самому. Вера выслушивала и снимала проблему с поверхности, как пенку с молока.

Однажды Марго увидела Веру в спектакле.

— Это пассия Александра, — шепнула Эльвира, по — друга Марго.

— Кто? — не поверила Марго. — Лошкарева?

— Да, да… Представь себе…

Марго пришла домой и спросила сына в упор:

— Ты что, любишь Лошкареву?

— Не люблю, — ответил Александр. — Но очень хорошо отношусь.

— А-а… — протянула Марго.

Она поняла: Александр не собирается строить семью. А с кем он спит, это ее не касается. Должен же молодой мужчина с кем-то спать. Почему и не с Верой…

Первый фильм снимался мучительно, но слепился как-то. Его послали на фестиваль в демократическую страну, и фильм неожиданно взял главный приз.

После главного приза все вдруг заметили и фильм, и молодого режиссера. У нас так бывает: сначала надо понравиться за пределами, а потом уже разглядят и у нас.

К Вере слава долго не приходила. На улице ее не узнавали. В магазине она покорно отстаивала очередь. Ее не пропускали вперед, как других артисток. Коротко глянут — что-то знакомое, где-то видел, а где… черт его знает.

К другим слава приходила сразу, просыпались знаменитыми. Но не к Вере, хотя ей было уже под сорок. Однако случилось кое-что поважнее, чем слава. Вера забеременела.

Она думала, что этого не случится с ней никогда. Проживет свой век, как яловая корова, не познает счастья материнства. И даже находила в своем бесплодии положительные моменты типа: зачем плодить нищету, безотцовщину… Но, почувствовав первые признаки, замерла от счастливой надежды. Боялась кому-то сказать, чтобы не сглазить.

Районный врач подтвердила беременность. Вера унесла свой живот, как драгоценность, которой нет цены.

Александру она долго не говорила, боялась сглазить. Но пить с ним перестала. И спать тоже перестала.

— Мне нельзя, — сказала она в один из дней.

— Почему? — не понял Александр.

— У меня будет ребенок.

— Чей?

— Твой, чей же еще…

— Как это?

— Как у всех.

— Но я не женюсь на тебе, — растерянно сказал Александр.

— Ну и не надо, — разрешила Вера. — Я себе рожу.

— Но со мной тоже хорошо бы посоветоваться.

— Живот мой. Ребенок мой. Чего советоваться?

Она уже советовалась однажды.

Александр воспринял известие как удар. Где-то на стороне будет бегать его ребенок… А жениться на Вере — это все равно что жениться на родственнице. Или на Ольге из «Трех сестер». Александр хотел жениться на молодой современной девчонке, которую надо завоевывать, зверски ревновать, терять и находить, быть в постоянной борьбе и напряжении. А Вера — как таблетка от головной боли, протянутая на ладони. Взял и проглотил и запил кипяченой водичкой. Голова прошла.

Александр стал часто напиваться. Впадал во мрак. В мозгу его что-то нарушалось: то ли химия, то ли проводка. Что-то коротило, искрило. Лицо тоже менялось, непонятно в какую сторону. Взгляд что-то напряженно искал. Александр мог зарыдать. И рыдал.

Вера терпеливо все это выносила. Утешала, как могла.

— Да брось ты, — говорила она. — Вон у Иванова трое детей на стороне. И ничего. Даже хорошо. Иванов — урод, его вообще надо кастрировать. А ты… такой красивый, такой талантливый, ты должен размножаться…

Александр слушал, и ему становилось полегче на какое-то время. В самом деле: у Иванова трое на стороне. А у Селиверстова — шестеро от пяти жен. Селиверстов уже и считать перестал.

И тем не менее не о такой жизни мечтал Александр. Он мечтал о красивой, чистой, единой семье. Ребенок на стороне — как испорченный замысел. Сюжетная линия жизни нарушена. У него уже был ребенок от первой жены, произносил первые слова, делал первые шаги — и все это без него. А теперь и второй. Катастрофа.

Марго и ее муж Алексей Иванович вели довольно сепаратную жизнь, как рыба и птица. Один — в воде, другая — в облаках. Не было страсти, не было пуританской верности, но было что-то более существенное, куполообразное, как небесный свод, накрывающий Землю на старых картинках.

Это нечто большее — семья. Александр помнил, как в детстве по вечерам семья высаживалась вокруг стола, обсуждались его гланды.

Александр часто болел ангинами. Могло быть осложнение на сердце. Одни врачи предлагали вырезать гланды, другие не советовали. Гланды — это фильтры. Природа — гениальный конструктор и не создает ничего лишнего. Убрать гланды — значит убрать фильтры.

Отец был против операции, Марго — за.

Александра положили на операцию. Он до сих пор помнит этот ужас.

Но, страдая во время операции и после, он знал, что его страдания, как дрожащая струна, достигают сердца матери и отца и их ответная струна вибрирует тою же частотой колебаний.

Общая вибрация — вот что такое семья.