Джон Ле Карре - Песня для зебры Страница 55

Совершенно уверен.

— А кто сейчас уже знает, что ты украл пленки?

Я медлю с ответом. Если Филип вернулся в бойлерную после нашего отъезда и еще раз покопался в мусорном мешке, то они знают. Если Паук по возвращении в Англию проверил свои записи перед тем, как передать их в архив, то они знают. Если кто-то, кто принял у него пленки, решил их прослушать — они знают. Сам не понимаю, отчего я с этого момента вдруг взял снисходительный тон. Скорее всего, в целях самозащиты.

— Так или иначе, — провозглашаю я, подражая многоречивым адвокатам, коих мне иногда приходится переводить, — независимо от того, знают они или нет, формально я, вне всяких сомнений, серьезно нарушаю Закон о государственной тайне. Впрочем, так ли это? Я хочу сказать: насколько государственные эти тайны? Если меня официально не существует, тогда, получается, и тайн тоже. Как можно обвинить несуществующего переводчика в краже несуществующих секретных материалов во время работы на безымянный Синдикат, который сам всячески подчеркивает, что его нет в природе?

Мог бы и догадаться, что Ханну мое ораторское искусство нисколько не впечатлит.

— Сальво, ты стащил у влиятельных работодателей нечто очень для них ценное. Вопрос стоит так: узнают ли они об этом и что с тобой сделают, когда поймают? Ты говоришь, они собираются напасть на Букаву через две недели? Откуда такая уверенность?

— Мне Макси сказал. В самолете, по дороге домой. Им главное захватить аэропорт. В субботу проводятся футбольные матчи. Белые наемники прилетят на швейцарском самолете, а черные будут изображать приезжую футбольную команду.

— Значит, у нас уже не две недели, а тринадцать дней.

— Да.

— И тебя уже разыскивают. Не факт, но вполне возможно.

— Пожалуй, так.

— Тогда надо ехать к Батисту.

Она обнимает меня, и на некоторое время мы забываем обо всем на свете, кроме друг друга.

Лежим на спине, разглядываем потолок, она рассказывает мне о Батисте. Он патриот Конго, выступает за объединение Киву, недавно вернулся из Вашингтона, где участвовал в форуме по вопросам африканского самосознания. Руандийцы уже не раз посылали своих головорезов выследить и убить его, но смекалистому Батисту всегда удается их перехитрить. Ему известны все организации конголезцев, в том числе и те, что встали на дурной путь. В Европе, в Америке и в Киншасе.

— В Киншасе сидят тузы-воротилы, — напоминаю я.

— Верно, Сальво. Но кроме них, там есть и немало хороших, серьезных людей вроде Батиста, тех, кому небезразлична судьба Восточного Конго и кто готов пойти на риск, чтобы защитить нас от врагов и эксплуататоров.

Мне хочется безоговорочно соглашаться с каждым ее словом. Мне хочется быть таким же настоящим конголезцем, как она. Но крыса ревности, как выражался брат Майкл, грызет мне нутро.

— Значит, даже несмотря на то, что Мвангаза заключил грязную сделку с Киншасой, — осторожно начинаю я, — или за него это сделал Табизи или его подчиненные, по-твоему, ничего страшного, если мы явимся к представителю Мвангазы в Лондоне и обо всем ему доложим? Ты ему настолько доверяешь?

Ханна поворачивается на бок и, приподнявшись на локте, пристально смотрит на меня.

— Да, Сальво. Настолько я ему доверяю. Если Батист узнает все, что мы знаем, и решит, что Мвангаза запятнал себя, в чем я все-таки до конца еще не убеждена, тогда он, человек честный, мечтающий о мире для Киву не меньше нас с тобой, сможет предупредить кого надо, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу.

Она снова ложится на спину, и мы продолжаем изучать потолок миссис Хаким. И я задаю неизбежный вопрос: а как она познакомилась с Батистом?

— Его группа как раз организовала ту поездку в Бирмингем. Он из племени ши, как и Мвангаза, поэтому, естественно, видит в нем будущего лидера. Но это не означает, что он закрывает глаза на недостатки Мвангазы.

Нет-нет, конечно, не означает, заверяю я.

— А в последний момент перед отъездом он совершенно неожиданно ворвался в наш автобус и произнес зажигательную речь о перспективах достижения мира, гармонии и справедливости для единого Киву.

— Лично перед тобой? — ехидно уточняю я.

— Да, Сальво. Лично передо мной. В автобусе сидело тридцать шесть человек, а он обращался ко мне одной. И я, разумеется, была голая.

Против моего кумира лорда Бринкли Ханна поначалу возражала столь категорически, что я словно воочию увидел перед собой непреклонную сестру Иможен.

— Но, Сальво, если эти мерзавцы вовлекают нас в войну и расхищают наши природные богатства, как же среди них могут быть более виновные и менее виновные? Уж конечно, все они одним миром мазаны — общее ведь дело делают.

— Но Бринкли не такой, как другие, — терпеливо объяснил я. — Он символическая фигура, как и Мвангаза. Он из тех, за чьей спиной обычно прячутся всякие охотники за наживой.

— Но ведь именно он смог сказать “да”.

— Правильно. Но он же, если помнишь, был шокирован и выразил негодование, а заодно чуть ли не прямым текстом обвинил Филипа в двойной игре. — И я пустил в ход последний довод: — А если он мог снять трубку и сказать “да”, точно так же может позвонить и сказать “нет”!

Чтобы закрепить свою позицию, я стал приводить примеры, основываясь на богатом опыте работы с корпоративными клиентами. Как часто, говорил я, мне доводилось сталкиваться с ситуациями, когда люди на самом верху представления не имеют о том, что делается от их имени, — они слишком заняты привлечением капиталов и наблюдением за рынком. Ханна постепенно начала соглашаться с моими аргументами, понимая, что в некоторых вещах я разбираюсь лучше ее. Для полноты картины я напомнил ей о моей краткой беседе с Бринкли в доме на Беркли-сквер:

— А как он отреагировал, когда я назвал ему имя мистера Андерсона? Он никогда не слыхал о таком человеке!

Я замолчал, ожидая ее ответа и искренне надеясь, что в нем не прозвучат новые хвалы в адрес Батиста. Напоследок я показал ей письмо Бринкли, в котором он благодарил меня за поддержку. “Дорогой Бруно”, — начиналось оно, а в конце стояла его личная подпись под словами “Всегда Ваш, Джек”. Но даже после этого она не сдалась до конца:

— Если Синдикат анонимный, как же он может считать Бринкли своим номинальным лидером?

У меня не нашлось на это достойного возражения, и она продолжила:

— Если тебе так уж нужно поговорить с кем-то из своих, пойди хотя бы к мистеру Андерсону, которому ты доверяешь. Расскажи все ему и положись на его милость.

Но мне вновь удалось одержать верх, на этот раз благодаря своей осведомленности в мире секретных служб:

— Андерсон умыл руки в отношении меня еще до того, как я покинул его явочную квартиру. Официально ему ничего не известно ни об операции, ни о моем в ней участии. Ты что же, думаешь, он не открестится от меня, если я вдруг появлюсь перед ним и сообщу, что все мероприятие оказалось профанацией?

Усевшись перед моим ноутбуком, мы принялись за дело. На интернет-сайте лорда Бринкли не был указан его домашний адрес. Письма рекомендовалось отправлять на адрес палаты лордов. Тут и пригодились мои газетные вырезки статей о лорде Бринкли. В некоторых упоминалось, что Джек женат на некоей леди Китти, аристократке, наследнице крупного состояния, известной своей благотворительной деятельностью в пользу нуждающихся сограждан, что, разумеется, вызвало симпатию Ханны. И у леди Китти имелся собственный сайт. Помимо списка благотворительных организаций, пользующихся ее покровительством, и адреса, по которому желающие могли присылать чеки, на сайте висело уведомление о встрече в ближайший четверг у нее дома за утренним кофе, куда спонсоры приглашались только по предварительной договоренности. Дом находился в Найтсбридже, в самом сердце лондонского “золотого треугольника”.

Прошел еще час. Сон не идет ко мне, голова кристально ясная. Ханна, приученная отключаться, как только предоставляется возможность, спит как убитая. Я бесшумно натягиваю рубашку и брюки, беру мобильник и спускаюсь в гостиную, где миссис Хаким убирает со стола. После стандартного обмена любезностями мне удается выскользнуть в садик, окруженный высокими коричневыми стенами соседних зданий. Я могу в точности предугадать сегодняшний, как сказали бы наши инструкторы, “деловой маршрут” Пенелопы. После бурного уикенда с Торном она наверняка объявилась сегодня утром в “Норфолк Мэншнс”, чтобы привести себя в божеский вид перед началом трудовой недели. Больше всего она любит звонить из такси, которое ей оплачивает газета: Как подобает уважающему себя журналисту, она тщательно продумала вводную фразу:

И тебя туда же, Сальво, лапушка! Выждал бы еще недельку, и я бы сама тебя от хлопот избавила. Не хочу даже знать, где ты шлялся все выходные после того, как сделал меня посмешищем в глазах владельца газеты! Надеюсь только, что она того стоит, Сальво. Или, может, он? А то Фергюс говорил, что стесняется с тобой в сортир ходить.