Лора Белоиван - Маленькая хня Страница 55

Мне хотелось есть и спать. Я открыла холодильник. В нем лежал одинокий кочан капусты. Я сняла с него три или четыре шкуры, посолила, съела и пошла к себе в комнату.

Где-то через месяц Ирка улетела на каникулы к родителям в Магадан, Аркадьевна завела себе мужчину с коричневым лицом и отказала мне в жилье, опасаясь конкуренции. Еще пару месяцев я жила в подвале этого же дома. Подвал мне временно предоставили знакомые колдуны, работавшие экстрасенсами.

Пока эти рукоблудники не накопили на мебель и прочий антураж, подвал был в моём полном распоряжении. А потом на меня свалилось наследство в виде квартиры в Казахстане, я слетала туда на обмен и вернулась в город В., над которым и делаю сейчас эти прощально-беспорядочные круги — перед тем как улететь отсюда уже навсегда.

Какого-то лета (дневничковое)

У меня явно отрастает хвост. Если раньше я упоминала его, выражаясь исключительно метафорически, то теперь он заметен уже и невооруженному глазу. Если бы кто-нибудь в этом городе видел меня в полёте, то и хвост бы не остался незамеченным.

— Сукаблянахуй убью, — сказали за стеной.

— Я сам тебя убью. Убью и играть к тебе не приду, — послышалось в ответ.

Я решила подумать обо всём этом завтра и где-то через год посмотрела «Унесенных ветром». К тому времени у меня уже появится телевизор.

А на этот момент не было ничего, не считая квартиры на первом этаже посёлка городского типа — час езды электричкой до города В. Я только что прилетела домой и пересчитала своё имущество: таз с засохшей традесканцией и кипа газет в углу прихожей. Помнится, долго не могла открыть входную дверь: какая-то остроумная малолетняя тварь натолкала в замочную скважину спичек. На руках у меня сидели две трёхмесячные кошки, на плечах невыносимо болела голова с напрочь заложенными ушами, а за плечами болтались увольнение из пароходства, межреспубликанский обмен наследственной квартиры и рюкзак с колечком колбасы — мама положила перед самым самолётом.

— Сукаблянахуй убью, — сказали за стеной, и я поняла, что посадочный бардак с ушами кончился.

— Я сам тебя убью. Убью и играть к тебе не приду, — послышалось в ответ, и я поняла, что никогда не смогу сложить этот паззл самостоятельно.

Я расстелила на полу газеты, достала из рюкзака колбасу и разломила её на три части. Мы с кошками поели и легли спать под мою куртку. Кошки грели с боков, снизу было тепло от перестроечных «Известий». Через четыре месяца квартирный обмен с Казахстаном станет невозможен в принципе, но я уже успею обзавестись парой пружинных матрасов и шерстяным одеялом, вырученным за утюг — утюгов у меня случится два.

Утром я выбросила традесканцию. Таз был нужен под кошачий туалет.

— Здрассьте, — на лестничной клетке стоял немного слишком яркий для утреннего видеоряда мужчина лет пятидесяти. Его внешность можно было бы определить как семитскую, если бы не глаза, в которых было всё, кроме тысячелетней печали. Руки он держал за спиной.

— Здрассьте, — сказала я.

— Я твой новый сосед, — сказал он, — дядя Боря звать. В похоронном оркестре на трубе лабаю. Тум-тум-ту-тум.

— А почему новый? — спросила я, радуясь неожиданной победе над паззлом, — вас раньше тут не было?

— Так тебя же ж не было, — удивился дядя Боря, — раньше тут.

Я открыла дверь шире и посторонилась. Дядя Боря вошел. В руках за спиной у него была мороженая кета килограмма на 4. Он держал её за хвост вниз башкой, как букет гладиолусов.

— Угощайся, — протянул он мне рыбу.

Рыба примерзала к пальцам, и я положила ее на пол.

— Так. У тебя нет стола, на чем резать? А на чем жарить — сковородка? А масло, масло ведь надо? Растительное?

— Еще муку, — сказала я, — и соль.

— Бери рыбу, пошли ко мне, — сказал дядя Боря, — у дяди Бори навалом всякого говна.

Через час я вернулась домой с блюдечком, на котором лежали рыбные обрезки для кошек. В желудке моём переваривался кусочек жареной кеты.

Дядя Боря полюбил меня отеческой любовью. Второй раз мы встретились возле мусорного контейнера:

— Я так понял, ты на газетах спишь? — спросил он и принёс мне вечером три жирных стопки «Труда».

Это дядя Боря научил меня гнать самогон. Кладешь в раковину с проточной водой змеевик от холодильника, ставишь на плиту кастрюлю с брагой и гонишь. У меня получался лучший самогон в подъезде. Реализацию взял на себя дядя Боря: у него был большой круг знакомых.

Ингредиенты для браги доставались мне почти бесплатно — сахар и дрожжи хранились в дядибориной квартире мешками. На вырученные за самогон деньги я покупала сигареты, кофе и билеты на электричку до Владивостока. На еду почти никогда не хватало, и дядя Боря подкармливал меня блинами, конфетами и кутьёй. Пока я ела, он рассказывал мне пост-жизненные подробности про своих клиентов. Я искренне думала, что кошмары в рабочие дядьборины дни снятся мне только потому, что я ложусь спать на сытый желудок.

Кроме дяди Бори, других источников пропитания у меня на тот период не наблюдалось. Работы же не было даже в перспективе.

— Там целый Камаз лука выкинули возле гастрика, — сообщил как-то раз дядя Боря, — говорят, в основном совсем не гнилой.

 — А вы пойдете? — метнулась я за мешком.

— Дядя Боря еще только по помойкам не лазал, — сказал дядя Боря и впервые за время нашего знакомства я увидела в его глазах отсвет той самой, тысячелетней, грусти.

В луковой куче сурово и молча копалось человек пятьдесят моих однопосельчан городского типа. Лука действительно было много — выбирай хоть завыбирайся. Я принесла домой три мешка в шесть ходок. Вторая, пустовавшая до сих пор комната моей квартиры превратилась в овощехранилище.

— Смердит, — констатировал дядя Боря, забирая у меня партию самогонки, — сгниёт.

— Может, возьмёте немного?

— Ну, не больше мешка, — согласился он и вытащил из кармана куртки сложенный в тугую колбасу мешок.

Так мой похоронный рацион разнообразился жареным луком. Сковородку, хоть и без ручки, мне подарил дядя Боря, а трёхлитровую банку растительного масла привезла с парохода Ласточкина.

В хорошую погоду из окон моей квартиры было видно город В., как раз в районе Второй Речки. В один погожий вечер Тихоокеанский флот напал на мирное поселение, взорвав свой арсенал. Над апокалиптически-оранжевым горизонтом взлетали ракеты и, поиграв в догонялки меж безумно красивых огненных столбов, медленно падали туда, где жили мои друзья. Я почувствовала, что в такой эстетический для них час должна быть поблизости.