Наталия Никитина - Далекое имя твое... Страница 41

— Вот три пленки испортил ради одного… Понимаешь? Одного кадра. Смотри какой! — тыкал он им в нос приятеля. — А редактор, знаешь, что мне сказал?

— Ты уже говорил…

— Нет, не представляешь. Он мне сказал: «Заткни его себе, куда хочешь». Ха-ха-ха! Нам, говорит, не подходит. «Почему? Почему?..» — спрашиваю. А он мне знаешь что говорит?..

— Это ты тоже уже говорил. Где твой номерок?

— Ты видишь? Они ложатся под танк, — это мне редактор. — Как будто я не вижу. Я пять катушек угробил на этот кадр. А он мне: «Ты видишь?.. Ты что хочешь сказать этим кадром? Что они против ввода нашей техники в страну? Ты что, первый день работаешь?»

— На, держи свой плащ.

— Давай… Держу. Мне, говорю, плевать на вашу политику. Ты посмотри, какой кадр…

Фотокор, одеваясь, качнулся и икнул. Пачка снимков вместе с баулом полетела на пол и выстлалась веером на полу. Рядом стоявшие бросились подбирать, одновременно рассматривая снимки и возвращая автору Имре оказался тут же, поблизости. Поднял один из снимков и глазам не поверил: Габор? Да, Габор с искривленным в крике лицом и каким-то обломком трубы в руках бежал наперерез танку.

Имре, потрясенный, кинулся к фотокору:

— Это из Будапешта? Я куплю этот снимок!

— Ха-ха-ха! И ты его повесишь себе на кухню? — пьяно скорчился автор снимка. — Ни за что, — раздельно произнес он и едва не вырвал снимок из рук Имре. — Не продается…

— Тогда подари, — подсказал фотокору помогавший ему одеться приятель.

— И не дарится, — отчеканил фотокор и, закрыв портфель, икнул еще раз. — Пшли!

Снимок, в общем-то, был и не нужен. Имре не мог ошибиться: на улицах Будапешта кровь. И было ясно: ровесники вышли на улицы против танков кто с чем мог.

Ольга плакала тихо, боясь разбудить совсем недавно заснувшего маленького Ласло.

— А с нами что будет?

Имре как будто сжимал в руке свой кортик. Ему казалось, что в этом момент кортик не просто сиял, а горел ярким пламенем. Даже глаза сказочной птицы турула на рукоятке блестели как живые.

— Я вернусь. Даю слово офицера, вернусь. И мы все втроем поедем в Венгрию. В нашу Венгрию!

В сентябре 1952 года мой отец лейтенант Константин Никитин был переведен из 789 гвардейского истребительно-авиационного полка, дислоцировавшегося в Австрии, в небольшой венгерский городок Папа, где в то время находился 5 гвардейский истребительный авиаполк. Здесь он прослужил чуть больше года, до конца ноября 1953 года, после чего был переведен на Украину, летчиком-инструктором 809 учебного авиационного полка Чугуевского военно-авиационного училища летчиков.

Один год — срок небольшой. Но за это время отец успел настолько полюбить Венгрию, что конца жизни бредил небом и той далекой и загадочной для меня страной.

Еще будучи совсем маленькой девочкой я неплохо знала историю Венгрии, имена королей и названия городов. Часто вечером отец рассказывал мне сказки (позже признался, что сам их и придумывал) о смелых и гордых витязях, красивых и умных принцессах….

На пятидесятилетие отец получил в подарок от своего друга, бывшего сослуживца кортик венгерского летчика. Как этот кортик попал в нему неизвестно, теперь можно только догадываться, ведь друг отца служил недалеко от тех мест, где сложили свои головы немало венгерских летчиков. Наверное, следопыты отрыли и передали ему.

На лезвии кортика была надпись: «Лейтенанту Имре Шанта». Работая в редакции газеты Южной группы войск «Ленинское знамя» в городе Будапеште с 1987 по 1990 год, я пыталась найти родственников погибшего летчика, но мне это не удалось. Более поздние поиски во время поездок в Венгрию и попытки сделать это через своих венгерских друзей также не увенчались успехом.

Не теряя надежды и пытаясь выполнить волю отца, я стала писать книгу, в которой попыталась вообразить, а что могло бы случиться с тем молодым парнем, не погибни он в излучине Дона. Может так мне удастся найти родных лейтенанта Имре Шанта и передать им его кортик, как этого и хотел мой отец, тоже военный летчик и вечный романтик, каким, наверное мог быть и сам Имре…