Лора Белоиван - Маленькая хня Страница 38

— Чего надо? — спросил он, — уйбля, что у тебя с лицом?!

— Капитан попросил никому не говорить, — сказала Дэбэ.

Чиф удивился двум вещам: наличию общих секретов между капитаном и Дэбэ, а еще тому, что Дэбэ реагирует на человеческую речь. Но удивился не очень сильно: ему хотелось спать.

— Капитан сказал, чтобы вы меня в уборщицы перевели, пока не заживу.

— А позже нельзя было об этом сказать? Или хозпому? Видишь, дверь закрыта? Дверь закрыта, значит, отдыхает человек, ясно?

— Что вы все, «ясно» да «ясно»! Он сказал, сейчас сказать. Вам. И вообще, откуда я знаю про ваши тут двери.

Старпом подумал, что Дэбэ, действительно, может о дверях и не знать.

— Ну теперь ты в курсе, — сказал он, — так что все дела после обеда. Тем более все равно ты до завтра свободна. Так что свободна. Ясно?

— Ясно. Я пошла. — Иди. Как глаза?

— На свет больно смотреть.

— Пройдет. Все, — и захлопнул дверь.

Два месяца Машка мыла длиннющую нижнюю палубу со всеми находящимися там гальюнами и душевыми, а также делала приборку в каютах младшего командного состава. Месяц заживала рожа, а еще месяц получился как бы нечаянный бонус, потому что все забыли о временности ее ротации, а она не напоминала. Дэбэ она, что ли, напоминать.

В уборщицах Машке нравилось. Подъем, правда, в 4 утра, зато палубу за пару часов вжик-вжик, потом поспать, потом после завтрака — каюты, а это совсем ерунда, младший комсостав на то и младший, что трудозатрат на него уходит совсем ничего. В общем, рабочий Машкин день длился не более 3.5 — от силы 4 часов, в то время как буфетчица с дневальной по целым дням крутились в карусели завтрак-посуда-уборка-обед-посуда-тричасапоспать-чай-посуда-ужин-посуда-душ-приятнообщаться-спать. А повару и еще хуже.

Два месяца прошли почти без происшествий: где-то еще в первую неделю она перестала рефлекторно блевать при виде недосмытого кем-то кала, покачивающегося на волнах забортной воды в стакане унитаза. Уже без всякого внутреннего трепета и душевных содроганий она смывала говно, затем надевала толстые резиновые перчатки и драила унитазы пастой «Санита», а душевые кабинки — щавелевой кислотой, запрещенной к использованию на судах, зато очень эффективной. После щавельки в носу воняло паленой кожей, но недолго.

В общем, у Машки все шло без особых приключений. Кроме того разве, что к ней начал было подкатываться водитель вертолета, весьма аттрактивный перец с самой романтической на ледоколе профессией и самым героическим имиджем, да только как подкатил, так и откатил. С Машинной точки зрения (с моей, честно говоря, тоже), вертолетчик проявил себя в этом тонком деле настоящей бездарью, не позволив родиться ответному Машкиному либидо и прочим светлым чувствам.

Дело в том, что подкатывался он действительно бездарно. Приглашал Машку пить кофе (почти все моряки жрут его гранеными стаканами), при этом всю дорогу молчал. Машка выпивала свой стакан, вежливо благодарила и прощалась. Но однажды он приперся к ней в каюту, когда она уже спала (по правилам, в ходовых условиях каюты не запираются, и новички это правило честно соблюдают), сел на край кровати и стал гладить Машку по заднице через одеяло. Машка проснулась не сразу, наспех досматривая во сне эротику со своим участием, поэтому наш красавец-мужчина ошибочно воспринял встречное движение Машкиной задницы как приглашение на коитус. И забрался к ней в кровать. Машка же спросонок и во тьме кромешной поняла только то, что ей, кажется, корячится овладение, а кем и почему — совершенно неясно. И вместо расследования начала молча дубасить кулаками и пятками чье-то скукоженное тело, норовя заехать в морду, которая должна быть где-то здесь. Летчик (опять-таки молча) терпел, не имея возможности ни привстать, ни скатиться на палубу, потому что кровати на судне как всем известно, сделаны со специальными бортиками — для того, чтобы в шторм никто не мог с них навернуться. В какой-то момент он умудрился поймать ей за руки и, пока она не укусила его за палец, жалобным голосом задать единственный вопрос, которым, собственно, навсегда и лишил себя доступа к Машкиному туловищу:

— Неужели ты меня совсем не хочешь? — Вот — дословно! — сказанная им фраза, равной которой по степени ублюдочности и кретинизма редко кому удается услышать, но Машке повезло.

— Иди на хуй, а то хуй оторву, — сказала Машка злым голосом, удивляясь при этом своему словарному запасу. И обладатель знакомого, но не узнанного из-за тестостероновой хрипотцы голоса послушно удалился, показав в дверях каюты опять же неузнанный Машкой силуэт.

Кто это был, Машка даже гадать не стала: экипаж сто человек, поди разберись. Она лишь закрыла дверь на лопату (и с тех пор закрывала ее всегда), а утром, когда пришла со шваброй в летчикову каюту и увидела его разбитую губу и два, по количеству глаз, фонаря, то просто сказала:

— Ну ты и дурак, — и добавила: — зато теперь в темноте летать сможешь.

Налетчик молча вышел, а потом сказал старпому, что Дэбэ у него плохо делает приборку, так что пусть лучше вообще не делает.

Не очень логичным итогом всех этих незамысловатых событий стало то, что Машку тут же повысили в должности, вернув ее в буфетчицы кают-компании, ледокол пришел в Магадан и встал на бункеровку, а потом, уже в Анадыре, Дэбэ купила себе печатную машинку и стала сочинять стихотворения.

Чайка — птица злая и глупая. Романтизму в ней столько же, сколько и в вороне. Недаром в приморских городах чайки и вороны тусуются вместе. Правда, у чаек есть одно преимущество: они не боятся замочить жопу и по этой причине залетают довольно далеко в погоне, например, за рейдовым катером. В остальном они похожи: чайка белая, и ворона черная. Клювы у обеих — о-го-го, только у чайки, вдобавок, с извратом. Жрут и та и другая все подряд, даже в гастрономии совпадая друг с дружкой: ни чайка, ни ворона не станет клевать труп своего товарища.

Машка любовалась чайками, облокотившись на фальшборт и бросая в воду куски булки. Красивые уродки скандалили и отнимали хлеб друг у друга, хотя рядом в воде плавало несколько бесхозных кусков. Еда занимала чаек только тогда, когда находилась в чужом клюве, а так — нет. Мы все сразу заметили, что в Заполярье чайки еще дебильнее, чем везде. Стоит тут одной местной дуре сесть на леер, как ей на башку тут же громоздится другая. Казалось бы: рельсы длинные, чего бы рядом-то задницу не опустить? — нет, обязательно будет драка. И орут они как каркают, а размеры у них офигительные. Когда над головой такая пролетает, то, кажется, метра три в размахе. Орлы просто.

— Ты чего тут? — спросила я, вылив на корме ведро с послеобедешными помоями и разогнав чаек.