Мариуш Щигел - Готтленд Страница 36

Зденек прочитал предсмертное письмо Факела номер один: «Если наши требования — в том числе отмена цензуры — не будут удовлетворены в течение пяти дней, то есть до 21 января 1969 года, если их не поддержит народ путем всеобщей забастовки, вспыхнут следующие факелы».

Подпись: «Факел номер один».

Зденек берет эти распечатки с собой.

65

В ожоговом отделении, где лежат больные, зеркала висят не в каждой палате.

Не все пациенты хотят, чтобы близкие их видели. Предпочитают общаться с ними через ширмы.

Врач Ярослава Мосерова собирает материалы для своей книги «Кожные дефекты и их коррекция». Ее интересует обгоревшая кожа.

Пока на место обугленной кожи пересаживают собственную кожу пациента. Ее вырезают, растягивают в масштабе три к одному и накладывают. Если не хватает собственной, примерно на две недели накладывают кожу трупа. Но прежде, чем Ярослава Мосерова через несколько лет закончит свою книгу, будет разработан метод восполнения кожных покровов с помощью кожи свиней. Она ближе всего к человеческой. Ближе, чем кожа шимпанзе.

В области компенсации кожных потерь Ярослава Мосерова сотрудничает с польскими учеными и получает от них золотую медаль.

Потом получает стипендию в Техасском университете в Галвестоне.

Замечает в себе странную особенность: она совершенно не помнит пациентов, которым помогла. Зато хорошо помнит тех, борьбу за жизнь которых проиграла.

Беспомощность — вот что больше всего ужасает ее в самой себе.

03

Мать спрашивает, взял ли он бутерброда.

Зденек знает, что Факел номер один купил где-то в центре Праги белое пластиковое ведро, а потом на автозаправке налил в него бензин. Он не будет брать с собой никакую канистру, а то мама сразу спросит зачем. Он тоже купит какую-нибудь емкость.

У него уже есть письмо, начинающееся словами: «Уважаемые Граждане Мира…». Он разместил его на сайте www. pochoden2003.nazory.cz[49]

69

Через отделение уже прошла волна обгоревших во время столкновений с советскими танками.

16 января Ярослава Мосерова как раз была на дежурстве, когда привезли молодого мужчину. Она слышит, как санитары говорят, что это Факел номер один. Его зовут Ян Палах. Он поджег себя у музея на Вацлавской площади. У него обгорела почти вся кожа и дыхательные пути.

Нянечки, которые всех молодых пациентов называют на «ты», к нему обращаются на «вы».

Медсестры говорят, что это Ян Второй, ибо он хотел напомнить о поступке Яна Гуса.

Агония Яна Палаха продолжается семьдесят два часа.

К нему в больницу люди приносят сотни цветов, приходят сотни писем. Медсестры читают ему эти письма. Читает их и Ярослава Мосерова. А он в горячке открывает глаза и спрашивает хриплым голосом: «Ведь это было не зря?»

— Не зря, не зря, — отвечают ему.

— Это хорошо, — говорит пациент.

Тайная полиция стоит у больницы.

Несмотря на советскую оккупацию, гроб выставляют в вестибюле Каролинума[50]; в окнах домов — свечи. Толпы плачущих людей до полуночи приходят проститься с покойным. В стране голодовки, митинги и забастовки.

Похороны превращаются в демонстрацию, а могила на пражском кладбище Ольшаны — в место паломничества.

Через несколько лет власти принудят мать и брата Палаха подписать согласие на эксгумацию тела, ночью вытащат останки, сожгут и отдадут им урну.

Они будут хранить урну дома, потому что в родном городе Палаха Вшетаты кладбище год будет отказываться ее принять.

В 1990 году президент Вацлав Гавел торжественно вернет останки из Вшетатов на Ольшаны.

03

У Зденека есть выбор: ехать из Гумпольца в Прагу на автобусе или поездом. Если поездом — то только вечером и с пересадкой. В Колине ему пришлось бы сесть в скорый «Ян Палах». Поэтому он едет без пересадок на автобусе, отходящем в 6.30.

Дорога в Прагу — автострада, девяносто километров по оврагам среди деревьев и лугов. Что могло бы на этом пути привлечь его внимание? Единственное, что виднеется сквозь бурые кроны деревьев, пота еще без листьев, — это гигантские билборды:

«Время пришло! Сделай что-нибудь, так подсказывает тебе совесть. Воспользуйся лифтингом кожи».

«Подходящее время для эффективной инвестиции. Новая телефонная книга…»

«Охотно раздеваюсь — 0-800…»

И через пятьдесят минут Зденек уже в Праге.

76

Пациентов, поступавших после вторжения, сменяют пациенты периода нормализации — первые жертвы процесса создания нового, послушного человека. Вот, например, пан К., один из семисот пятидесяти тысяч человек, которых после 1970 года вынудили поменять место работы. Пан К. (высшее образование, три языка) работал в министерстве внешней торговли. Партия решила, что теперь он будет заливать улицы асфальтом. Однажды клапан цистерны не выдержал давления, и горячий асфальт хлынул прямо на К.

Асфальт растопил все его тело, кроме лица.

Человеку, имеющему дело с ужасами, нужно придумать себе что-нибудь, чтобы не сойти с ума.

Ярослава Мосерова, например, сначала рисовала в разных вариантах девочку, идущую с высоко поднятым подсолнухом.

Теперь от помешательства ее спасает Дик Фрэнсис. Первый жокей королевы-матери.

Он стартовал в Большом национальном, или Ливерпульском, стипл-чейзе на фаворите королевы — лошади Девон Лоч. Вся королевская семья верила в их победу. Вдруг на прямой трассе лошадь упала. Минуту спустя вроде как пришла в себя, встала и побежала дальше, но уже ничего не получила. Потом ее обследовали — она не была ни ранена, ни больна. Об этом удивительном случае говорили еще много лет, а королева-мать написала в своих воспоминаниях: «Это мое самое большое разочарование в жизни».

Разжалованный Дик Фрэнсис написал об этом целый роман.

Потом он начал придумывать детективные истории. Действие большей части его романов происходит на скачках, обычно в Южной Америке. Ярослава Мосерова переводит все их на чешский.

(До 2003 года она перевела сорок четыре его романа, получила премию за мастерство перевода, а Дик Фрэнсис побил в Чехии рекорды самой Агаты Кристи.)

— От чего вы пытаетесь отвлечься? — спрашивают журналисты. — Почему переводите именно эти книги? И почему только этого автора?

— Потому что в них добро всегда побеждает, а зло наказывается. К тому же автор неохотно посылает людей в тюрьму, — отвечает Ярослава Мосерова. — Если уж какого-нибудь мерзавца нужно наказать, то он, скорее всего, или упадет со скалы, или погибнет в катастрофе, — добавляет она.

На дворе семидесятые, и слово «тюрьма» настораживает чехословацких журналистов. Возможно, им даже не очень-то хочется видеть это слово напечатанным, и они ищут, чем бы его заменить.

— Ну что ж… — переводчица старается угодить им, — еще мне важно, что у него никто, кроме убийцы, не думает в первую же минуту об алиби.

03

Пани Адамцова звонит Зденеку на мобильный. Она уже один раз звонила, но он не взял трубку.

— Где ты, сынок? — спрашивает мать.

— А где мне быть? — отвечает Зденек и отключается.

77

Вацлав Гавел для Ярославы Мосеровой — маленький мальчик, который на фотографии стоит в коротеньких штанишках рядом с ней и Боженой. Их семьи дружили. Сестрам семь и девять, а Гавелу — три.

Сын рассматривает снимок и спрашивает:

— Мама, а о чем вы разговаривали с паном Гавелом?

— Ни о чем, Томаш! — возмущается мама. — Мы не обращали на него внимания. Он для нас был слишком маленьким.

03

Канистра Зденека Адамеца уже наполнена.

87

Про врача Ярославу Мосерову рассказывают, что она лечила человека, у которого взрыв газа не сжег только то, что было у него под плотными шортами. И руки, так как он держал их в карманах. Он был молодым скрипачом, незадолго до взрыва закончил консерваторию. Через год после трансплантации он снова начал заниматься, но не мог долго стоять со смычком в руках. Уже через десять минут у него пропадала всякая охота играть. Так как его врач была из семьи, в которой дети должны были отличать Моне от Мане и играть на фортепьяно, она начала разучивать с пациентом дуэт Корелли.

Чтобы соответствовать уровню выпускника по классу скрипки, хирург Ярослава Мосерова, которой было уже за пятьдесят, сама стала брать уроки музыки. Когда они играют вместе, юноша выдерживает целый час.

Так они играют в течение трех лет.

А потом выступают на европейском конгрессе пластических хирургов и исполняют Яначека.

Теперь у Ярославы Мосеровой появляется замысел сценария художественного фильма.

Мать нечаянно поранила дочери щеку. История начинается с того момента, когда девочка уже подросла, у нее шрам на красивом личике, интересная работа и много друзей. Все хорошо, если не считать, что мать гложет чувство вины. Она тиранит дочь нездоровой заботой. Вина — смысл ее жизни.