Марианна Марш - Я буду тебе вместо папы. История одного обмана Страница 35

И снова Дора, а не мама, повезла меня в лондонскую клинику.

Я сидела в специальном гинекологическом кресле задрав ноги, и незнакомый врач ощупывал меня руками в перчатках. Я почувствовала, как он засовывает внутрь что-то холодное и металлическое, и непроизвольно сжалась. Мне хотелось плакать от страха, рыдания душили меня, и я старалась не смотреть на то, что со мной делают. Медсестра, все время державшая меня за руку, погладила меня по волосам, но я видела, что она смотрит на меня с плохо скрываемым презрением.

Врач говорил с Дорой, а не со мной. Я услышала, как он сказал что-то насчет «уже больше трех месяцев», и поняла, что они говорят о ребенке. О ребенке, который находится внутри меня. Потом Дора спросила доктора, можно ли что-то сделать — то есть избавиться от плода.

— Нет, — сказал врач. — Уже слишком поздно.

Я надеялась, что ребенок их не слышит.

— Ну, значит, ничего не поделаешь, — вздохнула Дора, когда мы вышли из клиники.

Слово «беременна» так никто и не произнес.

По дороге домой Дора сказала, что ей придется сходить в мою школу и поговорить с директрисой. И до тех пор мне придется сидеть дома.

«Почему в школу пойдет она, а не мама?» — Голос внутри моей головы все никак не желал успокаиваться.

Дора отвела меня домой, тихо сказала что-то матери и быстро ушла. Мама равнодушно посмотрела на меня и занялась своими делами.

Что со мной будет? Этот вопрос не давал мне покоя. Я была уверена, что теперь они обязательно попытаются узнать, кто отец ребенка. Многократно отрепетированная ложь была готова сорваться с моего языка, но окружающим, кажется, было все равно.

На следующий день я пошла в школу, потому что никто мне этого не запрещал. Но до класса я так и не добралась. Стоило мне пройти сквозь школьные ворота, как кто-то схватил меня за руку и строгий учительский голос сообщил, что я должна немедленно явиться в кабинет директора.

Меня решили исключить. Я была слишком шокировала, чтобы до конца понять, что именно говорит директриса, но слова «плохое влияние», «неслыханное поведение», «ужасное разочарование» я уловила. Они гремели в ушах, но я ничего не могла сказать в свою защиту, поэтому молча развернулась и вышла из ее кабинета.

Идя к школьным воротам, я тихо молилась, чтобы там меня ждала большая черная машина, — но он не приехал.

Не зная, что делать, я отправилась домой.

Узнав, что меня исключили, мама пожала плечами: «А ты чего ожидала?» Пока я придумывала ответ, она начала описывать, какими будут следующие несколько месяцев моей жизни. Передо мной открывались довольно мрачные перспективы.

— Всем будет лучше, если никто не узнает о твоем положении, — пояснила мама перед тем, как изложить новые правила.

Итак, отныне я могу забыть о прогулках на лугу, у пруда и вообще о том, чтобы выходить за границы нашего участка. Более того, мне не следует появляться в саду перед домом, потому что там меня могут увидеть прохожие. Если мне понадобится подышать свежим воздухом, в моем распоряжении задний двор. Если кто-нибудь, кроме Доры, заглянет к нам в гости, я должна сидеть в комнате до тех пор, пока эти люди не уйдут.

Я с ужасом смотрела на маму, которая равнодушно говорила о том, что я стану фактически узницей в собственном доме. Я пыталась отыскать в ее лице хоть слабый отсвет сочувствия и заботы, и на какой-то миг мне даже показалось, что в маминых глазах мелькнуло что-то, похожее на жалость и понимание, но она быстро отвернулась. Мама смотрела на меня с тем же выражением, что и Дора, когда та пыталась избавиться от ребенка, — с холодной решимостью. Я начинала понимать, что спорить бесполезно — что бы я ни сказала, это ничего не изменит.

— И вот еще что, Марианна, — спохватилась мама. — Отец хочет поговорить с тобой после того, как вернется с работы. Так что посиди пока в своей комнате.

— А почему я должна сидеть там? — тихо спросила я, чувствуя, что стены дома начинают сужаться и мне не хватает воздуха.

Мама ответила, что после ужина настроение отца может улучшиться, и хорошо бы мне не попадаться ему на глаза, пока он не поест.

До возвращения отца с работы оставался еще целый час, и минуты утекали с мучительной неторопливостью. В животе прочно поселился тугой комок страха, а в голове крутился только один вопрос: если мама так обошлась со мной, то чего ждать от скорого на расправу отца?

Я стояла у окна своей спальни, комкая в руках край занавески, и смотрела на соседний дом, гадая, где может быть мужчина, живущий в нем. В тот момент я не думала о тех отвратительных вещах, которые он заставлял меня делать. Вместо этого я вспоминала, как он спас меня от безногого чудовища. В ушах звучали его слова о том, что он никому не позволит причинить мне боль, что он всегда будет рядом и защитит меня. Я хотела, чтобы он пришел к нам домой и помог мне.

Наконец большая черная машина зашуршала гравием на площадке. Я внимательно следила за тем, кто был за рулем, но он, заметив мой пристальный взгляд, равнодушно отвернулся.

Неужели он не понимает, что нужен мне? — спрашивала я себя, и внутренний голос ехидно отвечал: «Конечно, понимает, но ты же знаешь, что он не собирается тебе помогать». Он вошел в дом, даже не оглянувшись в мою сторону, а я все ждала и ждала, стоя за занавеской. Конечно, сейчас он выйдет, посмотрит на меня, улыбнется так, как улыбается только мне, и я снова почувствую себя особенной…

Он так и не вышел, зато я увидела, как к дому подъезжает на велосипеде отец. Он-то сразу нашел глазами мое окно и заметил меня, несмотря на то что я поспешила отойти.

Где-то через час после возвращения домой отец позвал меня вниз. На трясущихся ногах я медленно спустилась по лестнице на кухню.

Отец сидел на стуле задом наперед, облокотившись на спинку, и, не отрываясь, смотрел на меня. Я не хотела встречаться с ним взглядом, поэтому опустила голову и принялась внимательно изучать узор на линолеуме.

— Расскажи-ка мне, Марианна, во что ты умудрилась вляпаться? — произнес он тоном, не предвещавшим ничего хорошего. Это был явно риторический вопрос, поскольку он сразу задал второй — опять же не затем, чтобы получить ответ: — Я так понимаю, ты не собираешься признаваться, чей это ребенок?

До меня наконец дошло, что мужчина из соседнего дома был прав: кто отец ребенка, по большому счету, никого не интересует. Я беспомощно качнула головой. Откуда-то пришла догадка, что отец не хочет знать имя человека, от которого я забеременела. «Они знают, они уже знают, что это он», — шептал внутренний голос, но я отказывалась прислушиваться к нему, потому что понять и принять подобное было слишком тяжело.