Альбер Коэн - Любовь властелина Страница 34

— Она так и сказала «секретным»? — спросил Проглот, слегка задетый.

— Вообще-то нет, но по ее тону вполне можно было догадаться. Завтра он вернется, а еще вчера он не позабыл передать устное сообщение лично для меня!

— Ладно, ладно, мы и так уже поняли, что ты главный любимчик! — сказал Проглот. — Давай рассказывай, что за устное сообщение, и закончим эту долгую дискуссию!

— Сообщение, переданное той культурной барышней, которая, должно быть, немало зарабатывает с таким голосом, гласило, что я должен один прийти завтра, первого июня, в девять часов, в шикарный отель «Ритц».

— Как так один? — возмутился Проглот.

— Она сказала — один, и что я могу сделать, если он хочет встретиться со мной наедине? — Салтиель зачерпнул из табакерки и деликатно понюхал. — Вас он примет, очевидно, в один из следующих дней, — добавил он не без злорадства.

— Короче, зачем я уши мыл? — сказал Проглот. — Ты мне заплатишь за это, Салтиель, потому что тебе же понятно, что не просто так, для себя, я так намывался! Это значит, что мне надо выйти в свет, поскольку в закрытом пространстве у меня начинается клаустрофобия.

— Куда ты направляешься? — спросил Соломон.

— С визитом, отправлюсь в белых перчатках с визитом, оставлю свою визитку у ректора Женевского университета, всего-навсего долг вежливости, я же как-никак ректор Еврейского философского университета, который был основан мной, — вы помните, какой был успех.

— О каком университете ты говоришь? — спросил Маттатиас, покамест Салтиель недоуменно пожимал плечами. — Это же происходило у тебя на кухне, и ты был единственным преподавателем.

— Тут важно качество, а не количество, дорогой, — парировал Проглот. — Ладно, достаточно, и, главное, хватит завидовать. В общем, я понаделал визиток с моим именем, написал его так красиво, настоящим печатным шрифтом. Я там указываю все свои прежние должности, а потом просто указываю — «от коллеги коллеге, с уважением», и в конце адрес отеля, если кому-то захочется прийти и тоже передать мне свою визитку, а также пригласить меня на культурную беседу, как ректор с ректором, дегустируя при этом швейцарское блюдо под названием «фондю», на основе сыра, чеснока, белого вина, мускатного ореха и вишневой настойки, которую надо добавить в последний момент, перед готовностью. Тут уж все зависит от его воспитания. Прощайте, господа.

Консьерж отеля «Ритц» с недоверием разглядывал сизые переливчатые гетры стоящего перед ним маленького старичка: золотое кольцо в ухе, бобровая шапчонка в руке, через другую перекинут плащ, — а в это время три маленьких грума, рядком усевшись на банкетке и болтая ногами, вполголоса, почти не разжимая губ, обсуждали визитера.

— Вам назначена встреча?

— Не суй свой нос куда не следует! — спокойно ответил странный персонаж, вновь напяливая шапку. — Чтоб ты знал, янычар, чтобы знал, ты, коричневый мундир с налепленным ненужным позументом, чтоб ты знал, что я его дядя, и этого достаточно, и не твоего ума дело, назначена мне встреча или нет, хотя она и назначена, при содействии телефонного аппарата дамой с очаровательным голосом, именно на сегодня, первого июня в девять часов, но я подумал, что лучше будет прийти в восемь, поскольку так мы сможем вместе попить с утра кофе.

— То есть у вас назначена встреча на девять часов?

Салтиель, пьяный от счастья и вконец обнаглевший от ощущения, что племянник где-то рядом, даже не услышал вопроса.

— Я его дядя, и, если хочешь, я покажу самый настоящий и нисколько не подделанный паспорт, и ты убедишься, что я такой же Солаль, как и он! Ты видишь перед собой дядю, родного брата его родной матери, тоже из Солалей, только она принадлежала к младшей ветви, которая на деле была старшей, чтоб ты знал! Но не об этом речь. Когда я говорю «дядя», следует на самом деле говорить «отец», поскольку он всегда предпочитал меня своему единокровному отцу. Такова жизнь, друг мой, сердцу ведь не прикажешь! Одних людей любят больше, других меньше! Одни руководят Лигой Наций, а другие стоят на дверях отеля и прислуживают всем приходящим и провожают всех уходящих, ты понимаешь мою мысль? Пусть Бог их утешит в столь рабской доле! Короче, я могу-таки его повидать без всяких встреч, назначенных на девять часов, потому что вот захотелось мне попить с ним утром кофейку, и что, ведь это именно я держал его на коленках в день священного обрезания на восьмой день его жизни, и вот захотелось мне побеседовать с ним о всяких возвышенных сюжетах, наслаждаясь окружающей роскошью, слегка, впрочем, это наслаждение омрачено горечью, поскольку ясно ежу, что с него здесь дерут слишком дорого, в этом отеле, где в восемь часов утра еще горит весь свет, а общие расходы-то от этого возрастают! А платит-то кто? Он платит! Чтоб ты знал, кто посягает на его бумажник, обкрадывает лично меня! И от тебя что, кусок отвалится, если ты погасишь свет, когда на улице жара египетская и солнце так и шпарит!

— Как мне вас представить? — спросил консьерж, который отказался от мысли сразу же выставить безумца, потому что вдруг он и вправду родственник, от этих иностранцев можно ждать чего угодно.

— Поскольку тебе надо отрабатывать перчатки и золотые нашивки на воротнике в виде ключиков, ты можешь объявить, что пришел Салтиель из Солалей, его единственный дядя, которому удалось живым выбраться из летательного аппарата, зафрахтованного в Лондоне, где я изучал британские нравы и обычаи, после многих других подобных путешествий, как тех, что совершались посредством локомотива, так и тех, что проходили воздушными или морскими путями, но всегда задачей моей было умножение интересных знакомств и изучение тайн человеческого сердца. Но вот я здесь, у вас, призванный своим племянником, сыном моей души. Я все сказал, а ты теперь исполняй свой долг, служитель!

Консьерж набрал номер, объявил о посетителе, выслушал ответ, положил трубку, изобразил любезную улыбку и поинтересовался, не соблаговолит ли посетитель подняться. Салтиель адмиральским жестом скрестил руки на груди.

— Как только вблизи показался король, высокомерная гадюка вмиг защебетала как канарейка! А я, друг мой, буду кротким с кроткими, но грозным с грозными и львом рыкающим с гиенами! Однако следует — таки иметь сострадание к нижестоящим, так что забудем прошлое. Скажи мне скорее номер его комнаты.

— Номер тридцать семь, месье, но посыльный сейчас проводит вас.

По знаку начальника один из грумов вскочил, и Салтиель с любопытством уставился на красную униформу аккуратно причесанного мальчишки, с золотыми эполетами, сверкающими пуговицами коротенькой курточки и с золотыми галунами на брючинах.