Марианна Марш - Я буду тебе вместо папы. История одного обмана Страница 31

О том, что приходил почтальон, сообщили звяканье почтового ящика и тихий шелест конверта, упавшего на коврик в прихожей. Я подумала, что это всего лишь счета или очередная порция бесполезной рекламы, но любопытство заставила меня положить бутерброд на стол и покинуть уютную кухню.

Белый конверт, на котором незнакомым почерком было написано мое имя, я заметила сразу, аккуратно распечатала его и вытащила два листа обычной почтовой бумаги. Интересно, если бы я знала о содержании письма, я бы так же спокойно его открывала? Может, я бы нетерпеливо разорвала конверт или, наоборот, трусливо спрятала его, так и не прочитав ни строчки? Знаю лишь одно: в то тихое утро я вернулась на кухню, без всякой спешки развернула письмо и прочитала первое предложение.

В нем было всего шесть слов. Шесть слов, которые бросились мне в глаза, которые заставили меня пошатнуться.

«Я думаю, что ты моя мама».

Может быть, я предполагала и даже в глубине души мечтала о том, что этот день когда-нибудь настанет.

Может быть, но в тот момент листок бумаги отчаянно задрожал в моих руках, а раскрашенная яркими цветами кухня внезапно начала вращаться.

«Я понимаю, — продолжала автор письма, — почему ты отдала меня приемным родителям».

— Нет, не понимаешь, — прошептала я. — Не понимаешь…

Я быстро пробежала глазами остаток письма, задержавшись на последнем предложении:

«Я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь, но надеюсь, что ты захочешь хотя бы встретиться со мной».

Моя дочь наконец-то нашла меня.

Ласково поглаживая бумагу кончиками пальцев, я пыталась представить, как сейчас выглядит моя девочка… точнее, уже взрослая женщина. Прикасаясь к письму, написанному ее рукой, я чувствовала, как многолетняя пропасть между нами постепенно сужается.

«Как ты там? — молча спросила я. — В кого превратилась малышка, которую я не видела двадцать пять лет?»

«Как долго она знает обо мне?» — этот вопрос я задавала уже себе.

«Я больше чем кто-либо понимаю, почему ты написала это письмо, — беззвучно прошептала я, ощущая незримое присутствие дочери между рукописных строчек. — У тебя накопилось много вопросов, и ты хочешь получить на них ответ. Я даже знаю, о чем ты спросишь меня. Любила ли я тебя? Что чувствовала, когда мне пришлось с тобой расстаться? Вспоминала ли о тебе все эти годы? Вот что ты хочешь узнать.

Да, — продолжила я свой монолог, — когда я узнала, что беременна, то хотела как можно скорее освободиться от этого груза, хотела, чтобы мое тело снова принадлежало мне, хотела, чтобы захватчик наконец покинул его. Но ты росла внутри меня, и каждый раз, когда я чувствовала, как ты шевелишься там, я понимала, что люблю тебя. Я почему-то была уверена в том, что родится девочка. Я даже придумала для тебя имя.

Когда врач перерезал пуповину и ты впервые закричала, я ощутила, что между нами существует невидимая связь, которая крепче, чем цепь из закаленной стали. И ничто в мире не в силах ее разорвать.

А потом тебя наконец-то отдали мне. Я прижала тебя к груди, и воспоминания о боли, которую я испытала, производя тебя на свет, куда-то испарились. Я могла лишь изумленно смотреть на твою крохотную, покрытую темными волосиками головку, устроившуюся на изгибе моей руки.

У тебя были пухлые щечки и аккуратные розовые ушки, похожие на ракушки, которые морские волны приносят на берег. Ты лежала, закрыв глаза, и твоя реснички казались почти прозрачными. Первые слова, пришедшие мне в голову, были „моя малышка“. Они навсегда остались со мной, хотя нас и разлучили. „Ты такая маленькая, — думала я, — но такая совершенная“. Я водила пальцами по твоей спинке, ощущая крохотные выпуклости позвонков, вдыхала исходящий от тебя чистый аромат только что появившегося на свет существа и прислушивалась к твоему тихому дыханию. Любовь к тебе буквально захлестнула меня.

Мы были вместе всего шесть недель. Я каждый день держала тебя на руках и на всю жизнь запомнила твой теплый детский запах: тальк, молоко и что-то твое, ни на что больше не похожее. Так пахла только ты. И день за днем твое крохотное сердечко билось рядом с моим. Я тысячу раз спрашивала себя: „Как же я могу отдать ее? Она моя, моя!“

„Ты должна отпустить ее. Она заслуживает лучшей жизни, чем ты сможешь ей дать. Ты же знаешь, что так надо“, — убеждали меня медсестры, когда я раз за разом со слезами на глазах задавала им страшный для меня вопрос.

Дни летели все быстрее. Каждое утро я просыпалась с мыслью о том, что приближается момент расставания. „Она меня узнаёт“, — думала я, когда ты смотрела на меня своими еще плохо фокусирующимися глазками, когда твои крохотные пальчики с розовыми ноготками сжимались вокруг моих, таких больших, по сравнению с твоими, пальцев.

Ты набирала вес, я видела, что твой животик растет благодаря тому молочку, что я тебе давала. У тебя даже ямочки на щеках появились. Если бы мне разрешили, я бы не выпускала тебя из рук ни на секунду. Каждый вечер, укладывая тебя спать, я шептала, как сильно люблю тебя. Я хотела, чтобы ты унесла мою любовь с собой, куда бы тебя ни забрали.

На сорок второй день я отдала тебя».

Это было легко?

Когда я задумалась над ответом, годы словно повернулись вспять. Я больше не была Марианной, счастливой замужней женщиной, приближающейся к своему сорокалетию. Нет, я снова была подростком, пришедшим в агентство по усыновлению с ребенком на руках.

Я нарядила дочку во все новое, потому что хотела показать ее будущим родителям, какая она у меня красавица. Я хотела, чтобы они сразу полюбили ее так же сильно, как я.

У меня в голове не укладывалось, что я больше не смогу держать ее на руках, где она так уютно устроилась. Моя грудь отяжелела от молока, которое она уже никогда не будет есть. Кто станет кормить ее? Какой будет ее новая мама? Эти вопросы не давали мне покоя.

Сотрудница агентства по усыновлению решительно двинулась ко мне, чтобы забрать мою малышку. Наверное, она делала это уже много раз и прекрасно знала, какие муки я испытывала в тот момент. Я изо всех сил боролась с желанием прижать дочку к груди и убежать. Я не хотела с ней расставаться. Но вместо этого я протянула ребенка чужому человеку и позволила ее унести — потому что мне некуда было бежать.

«В тот день я отдала частичку себя, — продолжала я неслышный разговор с дочерью. — Это было тяжелее всего, что мне когда-либо приходилось делать. Но ты должна знать: я поступила так, потому что любила тебя, а не потому, что хотела от тебя избавиться.

Вспоминала ли я тебя? Я думала о тебе каждый день. Где ты, как ты, что с тобой? Я молилась о том, чтобы ты была счастлива. И каждый год в день твоего рождения я тосковала по тебе так же сильно, как в тот день, когда тебя забрали.