Лин Ульман - Когда ты рядом. Дар Страница 30

— Нет у меня никакой семьи, — сказала Аманда.

— Что ты сказала?

— Ты спросил, почему я не вместе с семьей, а я отвечаю, что никакой семьи у меня нет.

— У тебя есть сестра, и ты нужна ей, — сказал я. — Тебе надо набраться мужества. Ради Би.

А ведь жестоко с моей стороны говорить пятнадцатилетней девчонке, которая только что лишилась матери, что она должна быть сильной ради кого-то еще, подумал я. Даже если этот кто-то еще младше и слабее ее. Она верно сказала: кроме Би, у нее не было никакой семьи. Насколько мне известно, отец Аманды сейчас в Австралии или уже умер. Стелла о нем не рассказывала.

— Би слишком хороша для этого мира, — пробормотала Аманда. — Мама так сказала. А теперь у нее остался только страусовый король…

— И ты, Аманда, — перебил я.

— Не знаю, — пробормотала Аманда, — не знаю.

Некоторое время мы ехали молча. Рядом с больницей Уллевола я свернул на Согнсвейен.

— Ты везешь меня домой, Аксель? — спросила она.

— Да.

— А можно мне немного побыть у тебя? Пожалуйста! Мы бы в карты поиграли, или бы пили какао, или показывали фокусы. Или просто поговорили бы… о маме или еще о чем-нибудь. Не хочу домой!

Ее голос срывался.

— Не хочу домой!

Маленькая девочка, маленькая темноволосая девочка сидит у меня в машине, плачет и не хочет домой, а я ничего не могу поделать. Не могу, не знаю почему.

— Не сейчас, Аманда, — говорю я устало, — сейчас я отвезу тебя домой.

— Пожалуйста. Я…

— Не сейчас!

Она — не моя, подумалось мне.

Она — не моя.

Стелла была моя… подруга.

Аманда — не моя.

Я вел машину, девочка плакала, а мне хотелось просто-напросто избавиться от всего этого.

— Я думаю, это он ее столкнул, — внезапно сказала она. — У нас всю ночь сидели полицейские. Разговаривали с ним. Мартин убийца, чтоб ты знал.

— Нет, Аманда, он не убийца, — подавленно ответил я. — У тебя слишком бурное воображение. В таких случаях полицейские всегда допрашивают членов семьи. Таков уж… порядок.

Повернувшись, она посмотрела на меня. Я следил за дорогой, но все равно почувствовал ее гневный взгляд.

— Почему ты не умер вместо нее? — выкрикнула она вдруг. — Ты старый, ты почти сто лет прожил, твоим детям на тебя наплевать. Ты усталый, измученный, трусливый старик и наверняка сам хочешь умереть!

— Ты права, Аманда, — тихо ответил я, сворачивая на Хамбургвейен. — Будь у меня выбор, я бы с радостью поменялся со Стеллой.

Я остановил машину рядом с их домом. Сад, почти увядшие редкие цветы на клумбе у забора, нескошенная трава и спущенный флаг. В окнах темно. Гостей после похорон здесь не ждали. На улице стояла машина Мартина, из чего я сделал вывод, что он дома.

— Давай уж здесь и расстанемся, ладно, Аманда?

Мне не хотелось провожать ее до дверей и еще раз встречаться с вдовцом.

Я осторожно вылезал из машины, но все-таки ударился о косяк. Голова, спина, бедро, правая нога — у меня ныло все тело, и я решил, что девчонка выйдет из машины, хочет она этого или нет. Я проковылял вокруг машины, открыл дверь с другой стороны и сказал:

— Аманда! Ты сейчас же выйдешь из машины, а я сяду, закрою дверь и поеду домой. Я пожилой человек!

Она закрыла лицо руками и расплакалась:

— Я совсем одна, Аксель. Я совсем-совсем одна.

Я огляделся. Неужели никто не избавит меня от всех этих мучений и мне придется звонить в дверь и объяснять этому, в доме, что произошло? Никто не приходил. Но Аманда неожиданно сама перестала плакать, повязала на пояс кофту и вышла из машины. Она ничего не сказала и только шмыгала носом, вытирая рукой лицо. Не оглядываясь, она пошла к дому.

— Пока, Аманда, — крикнул я.

Она не ответила. Я смотрел на ее узкую спину, спину ребенка, и только недавно округлившиеся бедра, на которые скоро будут заглядываться мужчины, если уже не заглядываются.

— Нам всем сейчас нелегко, — прокричал я. — Может, зайдешь ко мне через несколько дней, я научу тебя показывать фокусы… Или можем просто поболтать, если хочешь.

Она не оглянулась. Я видел, как она остановилась у двери, пошарила в карманах, достала ключ и зашла в дом.

Сегодня все пошло наперекосяк. К примеру, я не успел купить оленину и «Шатонеф-дю-Пап», а из съестного у меня остались только половинка хлеба в хлебнице, банан и немного растворимого кофе. Через два часа начнутся новости. Монета Сёренсен уже давно ушла. Она прибралась и вытерла пыль, но, как всегда, небрежно. На зеркале в позолоченной раме остался отпечаток пальца. Когда она придет в следующий раз, я скажу ей все, что о ней думаю. Не стану говорить, что она старая карга, нет, буду предельно вежлив, но доступно объясню, что наши с ней пути должны разойтись.

Я принес тряпку и попытался стереть отпечаток пальца. На мгновение мне показалось, что я вижу в зеркале ее лицо.

— Я скучаю по тебе, — всхлипнул я. — У меня все тело болит.

Она смотрит на меня вопросительно.

Я закрыт глаза. Она по-прежнему была передо мной. Ее лицо перед моими глазами.

— Я хочу быть рядом с тобой, — прошептал я. — Вернись, я хочу быть рядом.

И что теперь? Остаток безнадежного дня? Прежде всего я надену кроссовки и пройдусь до киоска, где сидит востроглазая девушка. Я скажу ей: «Вы не знаете меня, не узнаете меня в лицо, но каждое утро я покупаю у вас одни и те же пять газет, вот и сегодня утром купил, перед тем как пойти на похороны моей подруги. Сейчас мне газеты не нужны. Сейчас мне нужны сигареты. Дайте пачку. Все равно какие. И пошло все к черту».

Я легла на кровать рядом с Би. Ее красное платье было колючим, поэтому я сняла с нее одежду для похорон и достала кроссовки и футболку. В комнате Би ремонта не было, она почти целиком белая: белые стены и белый деревянный пол — все это не яркое, а блекло-белое. Потолок синий, местами краска облезла, и под ней потолок красный, а под красным — желтый. Я рассказываю Би, что в этом старом доме, а особенно в ее комнате, жило много разных людей. Сначала здесь жила женщина, которая выкрасила потолок в желтый цвет, чтобы он напоминал ей о солнце.

— Почему? — шепчет Би.

— Потому что женщину никогда не пускали на улицу и она не видела настоящего солнца, — говорю я. — Она была пленницей чудовища, которое в нее влюбилось. А потом женщина родила маленького мальчика, и они вместе выкрасили потолок в красный цвет, чтобы было похоже на… — тут я задумалась, — чтобы было похоже на леденцы, потому что мальчик любил их больше всего на свете.

— И чудовище разрешало ему есть леденцы?

— Нет, конечно, — говорю я. — Чудовище не разрешало мальчику есть леденцы, но, когда мама мальчика была маленькой, она их ела. Она рассказала о них мальчику, и после этого мальчику тоже захотелось леденцов. Они ложились вместе на кровать, прямо как мы с тобой, и перед сном она ему рассказывала о своем детстве и о леденцах.

— А кто выкрасил потолок в синий? — спрашивает Би.

— Чудовище, — говорю я. — Однажды вечером мать встала с кровати, взяла сына на руки и выпрыгнула вот из этого окна. И они падали, падали и не могли упасть, они перелетали с одного уровня на другой, и им не надо было возвращаться сюда. Вот тогда чудовище расстроилось и выкрасило потолок в синий цвет.

Мы лежим, вытянувшись на кровати. Би прижала руки к туловищу, на ногах у нее кроссовки. Может, она скоро уснет. Я легонько глажу ее по щеке. Кожа у нее сухая. Мама обычно смазывала ей лицо кремом. А Би тихо сидела на кровати и смотрела на маму. Иногда, пока мама все еще мазала ей лицо, Би обнимала ее за шею. Мама раздражалась. Это было видно, хотя она и не вырывалась, а ждала, пока Би сама отпустит ее. Би обнимает долго и крепко. Сразу не вырвешься.

Я знаю Би лучше всех, но я все равно многого не умею. В смысле не умею нести ответственность за детей, ведь сейчас я за нее отвечаю и нам нельзя оставаться со страусовым королем. Это исключено. У многих пятнадцатилетних есть свои дети. У нас в параллельном классе учится девочка, которая была беременна. Она сделала аборт. Я читала, что некоторые рожают в двенадцать лет. Такое постоянно случается. Двенадцатилетние рожают, сидя на унитазе. Плюх! И он уже там. Ребенок. Интересно, каково это? Смотришь в унитаз, а он смотрит оттуда на тебя. Я бы, наверное, смыла его побыстрее, пока кто-нибудь из нас не закричал.

Когда я была младше, я много о таком думала. Особенно тем летом, когда мы ездили в Вэрмланд — мама, Мартин, Би и я. Туалет был на улице. Когда я там сидела, я часто стучала ногами в дверь, чтобы отпугнуть крыс и всякую другую мерзость, которая там ползала. Руки у чудовища длинные и тонкие. Я была уверена, что оно вот-вот дотянется до моей задницы, а потом схватит за ноги и утащит к себе вниз, в дерьмо.