Рэй Брэдбери - Дзен в искусстве написания книг Страница 3

Значит, история каждого рассказа должна читаться почти как прогноз погоды: сегодня жарко, завтра прохладно. Сегодня сожги дом дотла. Завтра вылей холодную воду критики на тлеющие угольки. Завтра будет достаточно времени, чтобы подумать, внести исправления, переписать. Но сегодня воспламеняйся — взрывайся — разлетайся на части! Следующие шесть или семь черновиков будут настоящей пыткой. Так почему бы не получить удовольствие от первого наброска, в надежде, что твой жар разыщет кого-то еще в этом мире, кто, прочитав твой рассказ, тоже вспыхнет?

Не обязательно, чтобы это был большой костер. Достаточно маленького огонька, может быть, света свечи; жажды механического чуда, вроде трамвая, или животного чуда, вроде пары теннисных туфель, скачущих кроликами по лужайкам с утра пораньше. Ищите маленькие любови и крошечные горести, находите их и заключайте в слова. Пробуйте их на вкус, дайте их попробовать листу бумаги. Когда вы в последний раз брали в руки томик стихов или находили время вечерком прочесть пару эссе? Вы хоть однажды читали выпуск «Гериатрии», официального бюллетеня Американского гериатрического общества, журнала, посвященного «изучению и клиническому исследованию старческих болезней и процессов, связанных со старением»? Вы читали или хотя бы видели журнал «What’s New», выпускаемый Лабораторией Эббота в Северном Чикаго и содержащий статьи, вроде «Применение тубокурарина при кесаревом сечении» или «Использование фенурона в лечении эпилепсии», и тут же — стихи Уильяма Карлоса Уильямса и Арчибальда Маклиша, рассказы Клифтона Федимана и Лео Ростена; в иллюстрациях Джона Грота, Эрона Борода, Уильяма Шарпа, Расселла Коулса? Абсурд? Может быть. Но идеи лежат повсюду, словно яблоки-паданцы, сгнивающие в траве, потому что не хватает прохожих с зорким глазом и вкусом к красоте, будь она хоть абсурдна, хоть пугающа, хоть благолепна.

Джерард Мэнли Хопкинс пишет так:

Славен наш Господь за то, что придумалпятнистые вещи.Чего стоят, например, небеса, бело-голубыев облачную погоду, –словно шкура волшебной коровы?А розовые родинки на блестящей шкуркефорели, играющей над волной?Осыпающийся белыми лепестками –словно горящий костер искрами –цветущий каштан. Крылья зяблика.Сама земля — с высоты птичьего полета,расчерченная плугом под пашни.Все Им продумано до малейшей детали, –до веснушки на твоем лице (а кто знает, какпоявляются они? откуда?)Все исчислимые вещи мира — неповторимыеи одинаковые. Странные.Быстрые и медленные одновременно. Кислыеи сладкие. Яркие и тусклые.… красота Его — в непостоянстве,Слава Ему!

Томас Вулф глотал человечество и извергал лаву. Диккенс ежечасно обедал за новым столом. Мольер, вкусив мира, тянулся за скальпелем, так же делали Поуп и Шоу. Куда ни глянь, на просторах литературного космоса великие только и делают, что любят и ненавидят. В своих сочинениях вы отказались от этих вечных ценностей, считая их старомодными? Значит, вы сами лишили себя наслаждения. Наслаждения яростью и разочарованием, наслаждения любить и быть любимым, увлекаться и увлекать других в этот пляшущий маскарад, влекущий нас от колыбели до могилы. Жизнь коротка, страдания неизбывны, смерть неотвратима. Но почему бы, отправляясь в путь, не взять с собой два надутых свиных пузыря с надписями «Пыл» и «Упоение». Шагая с ними к могиле, я намерен еще надрать задницы парочке простофиль, потрепать по волосам хорошенькую девчонку и помахать мальчишке, взобравшемуся на ветку хурмы.

Если кто хочет присоединиться, в армии Кокси[1] всем хватит места.

1973

Беги быстрее, стоишь — замри, или Чудище на чердаке, или Новые призраки старого разума

Беги быстрее, стоишь — замри. Вот урок ящериц. Всем писателям. Посмотрите почти на любое живое создание, и вы увидите то же самое. Прыгай, беги, замирай. Только из-за этой способности взвиваться в мгновение ока, срываться резко, как удар хлыста, в один миг — еще быть, а в другой уже исчезнуть — жизнь изобилует на земле. А когда жизнь не бежит, чтобы спастись, она замирает — с той же целью. Смотрите, колибри! А вот ее уже нет. Как мысль — промелькнет и исчезнет, так же и летняя дымка; прочистка космической глотки, падающий лист. Там, где он только что был, — только шепот.

Чему писатель может научиться у ящериц, у птиц? Тому, что в скорости — истина. Чем быстрей ты изливаешь слова, чем стремительней пишешь, тем ты честнее. В замирании — мысль. Это время для того, чтобы отточить стиль, пока не гонишься за правдой — единственный стиль, который стоит того, чтобы падать замертво или ставить капканы на тигров.

А что в перерывах между стремительными забегами? Будь хамелеоном, переходи из одного оттенка в другой, меняйся вместе со своим окружением. Будь камнем, лежи в придорожной пыли, спрячься в бочке с дождевой водой — в той, давней бочке под водосточной трубой, во дворе, возле дедушкиного окна. Будь вином из одуванчиков в бутылках из-под кетчупа с этикетками, подписанными от руки: Июньское утро, первый день лета 1923-го. Лето 1926-го, ночь фейерверков. 1927-й: Последний день лета. ПОСЛЕДНИЕ ОДУВАНЧИКИ, 1 октября.

И из всего этого выйдет твой первый писательский успех. Рассказ, который опубликуют в «Weird Tales» и заплатят тебе 20 долларов.

С чего начинается этот почти новый вид литературы, который и впрямь пробирает читателя до костей?

Обычно ты набредаешь на него случайно. Сам не знаешь, что делаешь, и вдруг — вот оно. Ты не задаешься целью сделать революцию в определенном виде литературы. То, что ты делаешь, вырастает из твоей собственной жизни и ночных страхов. Ты оглядываешься вокруг и вдруг видишь, что создал что-то почти небывалое.

Проблема любого писателя в любом жанре заключается в том, что он действует в рамках, ограниченных тем, что было сделано до него и что вот прямо сейчас печатается в книгах и журналах.

Я вырос на классических страшных историях Диккенса, Лавкрафта, По, а позднее — Каттнера, Блоха и Кларка Эштона Смита. Я пытался писать рассказы под сильным влиянием этих авторов, и у меня выходили кривые четырехслойные «куличики». Тяжеловесные по стилю и языку, они не держались на плаву и камнем шли на дно. Я был слишком молод, чтобы понять, в чем проблема. Я слишком увлекся имитацией.

Я чуть было не столкнулся нос к носу со своим творческим «я» в выпускном классе школы, когда написал что-то вроде длинного воспоминания о глубоком овраге в моем родном городе и о том, как я боялся его по ночам. Но у меня не нашлось истории, подходящей к оврагу, так что отворение истинного источника моих будущих творений отложилось еще на несколько лет.