Захар Прилепин - Дорога в декабре Страница 28

— Кем работал? — зачем-то спрашиваю я.

— Да какая разница, кем… Черт знает кем. Там полно было девушек, самых разных возрастов. Малолетки были — после школы, первый курс какого-нибудь юрфака… лет двадцати-двадцати двух были, которым замуж пора… замужние были, пару-тройку лет в браке… О разведенках вообще молчу… Не скажу, чтоб я там их всех перехапал. Было, конечно. Дело не в этом. Дело в том, что они с самого начала собой торгуют. Устроится такая девочка на работу, улыбается, заигрывает немного, но все красиво… пристойно… А потом, когда поближе познакомимся все… Восьмое марта, скажем, отметим… Вот тут надо только момент уловить, чтоб, как на рыбалке, подсечь. Выпила она чуть больше, развеселилась — ты ее рассмешил, заставил ее хохотать, всех девочек и не девочек тоже заставил смеяться… А потом вы курить выходите, и ты ее, пока она гордится перед подругами, что ты ее, а не их курить позвал, ты ее сразу — цап… Или другой вариант: ее парень обидел. Девочки обычно в этот день задумчивые приходят на работу, раздраженные даже… Главное, с менструацией этот день не перепутать. Вот ее парень обидел, а тут ты наготове. Ти-ли, ти-ли, заливаешь ей… изображаешь из себя такого внимательного, понимающего, всепрощающего… И веселого. Девушкам ведь нужны всего три вещи: чтоб их смешили, чтоб их баловали и чтоб их жалели. Я имею в виду, для того чтобы… они могли поделиться своим даром… Всего ничего им надо. И не дают они некоторым вовсе не из чувства собственного достоинства, а потому что тот, кто добивается, все условности необходимые не соблюдает. Сделай как надо, и всё будет как хочешь. Я это десятки раз видел. И сам пробовал. Иногда прямо на работе, в кабинете… Можно домой ее к себе позвать. Можно к ней в гости зайти. Или в гостинице. Погостил в ней и — до свидания… Я почему-то сразу никогда не понимаю всего бесстыдства происходящего. Зато сейчас очень хорошо понимаю… Ты подумай, Егор, мужики — они лопухи. Но в них, в хороших мужиках, нет этого бесстыдства. Они тоже, конечно, бывают хороши. Но у них, у мужиков, Егор, божьего дара-то нет. Хер себе и хер. Висит. Какой это божий дар? И самое главное, это не парни девочек снимают, а наоборот. Всегда наоборот. Есть, конечно, кобели. Но их мало. А все остальные мужики — простые существа, немудреные. Их самих девушки снимают. Я серьезно… Слабый, щекотный ток от них идет, от девочек: рассмеши меня, покатай меня на машине, купи мне что-нибудь… чулочки… пожалей меня, когда мне грустно… и всё!.. Ты представь, Егор! — Саня повернулся ко мне. — Он ведь совершенно чужой ей человек, этот мужик, парень, пацан. Никто ей. Она его едва знает. И она, девочка, совсем голая, ложится с ним вместе. В рот себе берет его… мясо. Из любопытства, что ли? Никогда не поверю, что случайному человеку это приятно делать! Ножки забрасывает ему… Куролесит, как заполошная… Он ее мнет всю… В троллейбусах, в трамваях все девочки сидят как подобает, никто на голове не стоит. Попробуй тронь там, в троллейбусе, девушку, погладь ее — тебе устроят. А вот если ты сделал какой-то набор действий, самый простой, — она сразу на всё готова. Она знает-то тебя на одну пару чул-ков и на четыре глупые шутки больше, чем соседа в трамвае. И уже готова от тебя зачать ребенка! Даже если у нее сто спиралей стоит, она все равно готова зачать! Чего они такие дуры?

Я молчу.

— Ты как думаешь, Егор, их Бог наказывает?

— Наверное, Бог всех наказывает. Всех без исключения.

Мы бросили бычки в урну.

— Чего-то меня мутит, — говорит Сашка.

— Надо еще выпить, — предлагаю я.

— Надо, — соглашается Сашка.

Мы отпрашиваемся у начштаба и отправляемся на рынок. Саня сразу прется к девушке-полукровке.

— Куда ты, Сань? У нее водки нет! — смеюсь я.

Саня меня не слышит. Я думаю о том, что Саня сказал.

«Не буду об этом разговаривать», — решаю для себя. Сам не замечаю, как покупаю водку. Вижу, что купил, уже отойдя от прилавка. Глядя на бутылку, вспоминаю, что вроде денег дал торговке много, а сдачи она дала совсем ничего. Торговка копошится в своем товаре.

«Чего я ей скажу? — думаю. — “Где моя сдача?” А с чего сдача? Сколько я денег-то ей дал?»

Саня все около полукровки топчется. В том, как они стоят друг напротив друга, — что-то неестественное. Подхожу к ним и вижу: Саня уперто смотрит на девушку, в лицо ей. А она на него и что-то говорит при этом.

— Зачем вы приехали? — спрашивает она Саню, когда я подхожу. — Кто вас звал? Вы моих детей убили. Ваши дети будут наказаны за это.

— Пойдем, Санек, — я тронул его за рукав.

На рыночке уже кто-то состроил столик, две лавочки рядом поставлены.

— Давай посидим здесь, покурим? — предлагает он мне.

— Чего ты на нее смотрел?

Саня неопределенно машет рукой.

Подъезжает бэтээр. На броне сидят десанты.

— Здорово, парни! — кричат нам с брони. — Вы откуда?

— Со Святого Спаса! — откликаюсь я.

Прямо на броне у десантов расстелен персидский ковер. Весь затоптанный, в черных иероглифах берцовских подошв, но все равно красивый. На башне — красный флаг. Я любуюсь пацанами, их бэтээром, ковром, знаменем. Случайно цепляю взглядом торговку, на которую Саня смотрел.

— Санёк, глянь, как она ненавидит, — говорю, откупоривая пузырь.

Торговка смотрит на бэтээр, глаза ее источают животное презрение. Так смотрит собака, сука, если ее ударишь в живот. Саня не оборачивается.

Десанты идут к прилавкам, но деньгами они явно не богаты. Смотрят на товары, держа руки в карманах.

На рынок подъезжают грузовик и «козелок» с солдатиками — с пехотой. Неумытая пацанва в замызганной форме. Они вообще не вылезают из машин, только разглядывают пиво и консервы.

Пока десанты выглядывают товар на рынке и лениво, но постепенно озлобляясь, торгуются с чеченками, их бэтээр начинает разворачиваться. Он плавно въезжает передними колесами в огромную лужу метрах в десяти от ворот нашей базы, я смотрю, как грязные, густые волны с шумом выползают на пыльную сушь вокруг дороги. Снова перевожу взгляд на полукровку и вижу, как в лицо ей бьют резкие брызги. Санька летит со скамейки. Десанты крутят головами, кто-то присел и тащит с плеча автомат. Раздаются длинные и какие-то далекие очереди… бэтээр наехал на мину в луже — вот что случилось.

Кувыркаюсь с лавки, в ужасе оглядывая окрестность: куда себя деть.

«Мамочка! — зову я про себя женщину, которую не помню. — Куда мне спрятаться?!»

Нет, это не дикий страх, это что-то другое — некая ошпаренная суматошность.

Ползу куда-то в кусты, оборачиваюсь и вижу, что десанты вообще никуда не прячутся, а сидят на корточках возле бэтээра. Некоторые даже курят. Обстрелянные пацаны, сразу видно. У бэтээра одно колесо смотрит вбок, шина висит лохмотьями.