Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы Страница 27

– Не останавливаемся, – командует Томми, – не останавливаемся!

Со вчерашнего утра у нас во рту ни крошки. Животы подводит от голода. Мы заставляем себя думать, что там, в немецких окопах, полно еды. Все знают – немцев снабжают куда лучше нас.

Сволочи. Тевтонские варвары. Сытые тевтонские варвары.

Ненависть кипит в наших сердцах.

Мы нашли их у самой опушки. Белый саван тумана укутывал неподвижные тела, словно одеяло.

Выпрыгнув из окопа, Томми и Серж бегут к убитым. Подняв винтовки, мы всматриваемся в серую мглу, ожидая нападения.

Как это по-немецки: бросить мертвые тела как приманку!

Мы ловим каждый шорох, чтобы огнем прикрыть наших товарищей.

Вероятно, немцы чувствуют нашу решимость: ни единой ветки не колышется, все словно вымерло.

Через минуту Томми и Серж возвращаются.

– Мы должны прочесать рощу, – говорит Томми.

Голос его дрожит от ярости.

– Вы бы видели, что они сделали с Сэмом! – говорит Серж.

Мы снова в блиндаже. Похоже, мы потеряли счет времени: над окопами по-прежнему стелется туман, солнце так и не появилось, утренний сумрак сменился вечерним. Несколько раз мы прочесали рощу, но не встретили ни одного немца.

– Наверное, это лесные звери, – неуверенно говорит Грег, – волки или медведи… вы же видели Сэма?

Горло Сэма было разорвано, голова едва держалась на лоскуте кожи и кровавом, обнажившемся позвоночнике. Черты искажены гримасой боли, хорошо знакомой любому, кто закрывал глаза другу, заживо выпотрошенному осколком гранаты… гримасой боли и нечеловеческого ужаса.

– Медведи тут ни при чем, – говорит Томми, – это немецкий зазубренный штык. Мы же знаем, они специально такие делают!

Это правда: мы ненавидим зазубренные немецкие штыки. Если кто попадает к нам в руки с таким штыком, мы приканчиваем его этой же пилой. Чтобы знал.

– Вспомните Орельена, – продолжает Томми. – Его что, тоже медведь задрал?

Какой там медведь! Орельену одним ударом перерезали сонную артерию. Его мертвое лицо было спокойно; казалось, он даже доволен, что все кончилось именно так.

– Я ему немножко завидую, – говорит Серж.

Голос его дрожит.

Мы знаем, что надо отступать, но не можем заставить себя тронуться с места.

Сколько дней мы уже здесь? Два? Три? Пять? Неделю?

– Я думаю, это ловушка, – говорит Томми, – немцы оставили отравленную еду. Вспомните: сначала кошмары, потом слуховые галлюцинации, потом упадок сил…

– Я знаю, в чем дело! – говорит Грег. – Это хлеб! Хлеб со спорыньей! Я читал статью профессора фон Малхина. Грибок спорыньи вызывает видения. Все религиозные войны, все народные волнения – все совпадает с периодами активности этого грибка. И хлеб, который мы ели, – он наверняка был заражен.

– Ерунда, – говорит Томми, – нас специально отравили! Сегодня ночью они придут, чтобы зарезать нас спящих. Ну нет! Я сам буду стоять на часах!

Томми выходит, но никто из нас не спит. Лежа на койках, мы слушаем тихое шипение, заполняющее блиндаж.

– Теперь вы все слышите, да? – говорит Джеймс. – А я думал, я схожу с ума.

Мы молчим. Каждый держит под рукой фонарик, лопатку и гранаты – почти как в ту давнюю ночь охоты на крыс.

Изредка снаружи доносится хлюпанье – это Томми переступает с ноги на ногу в жидкой грязи. Но даже этот звук не может отвлечь нас от гипнотического, всюду проникающего шипения.

– Я понял, – вдруг говорит Грег, – это туман. Эти звуки издает туман, вот почему они везде!

Серж включает фонарик, луч затухает, не пройдя и метра: в самом деле, блиндаж наполнен туманом.

– Что за черт! – говорит Серж, но тут раздается истошный крик Томми. Схватив оружие, мы бежим к выходу – и застываем в проеме.

Должно быть, луна вышла из-за туч – вся равнина освещена тусклым мертвенным светом. Туман клубится, словно театральный занавес, обрамляющий сцену: Томми конвульсивно дергается в грязи, две фигуры склонились над ним. Доносится тихое рычание, а потом один из убийц поднимает голову.

Лицо сияет лунной белизной, перепачканный кровью рот приоткрыт, из-под верхней губы торчит пара острых, как у волка, клыков.

– Вы не узнаете меня, ребята? – спрашивает он. – Это же я, Орельен! Серж, ты меня узнаешь? Иди ко мне, настала пора валить с этой войны. Париж ждет нас. Девушки в коротких юбках. Кафе Монмартра. Шикарные бордели. Помнишь, а? Пойдем отсюда!

Джеймс хватает Сержа за плечо. Грег, выставив перед собой наточенную лопатку, бросается к Орельену – и чудовище, еще вчера бывшее нашим товарищем, одним прыжком сбивает Грега с ног. Тот, падая навзничь, беспомощно взмахивает руками, а потом Орельен впивается ему в горло.

– Сдохни, гадина! – кричит Серж и бросает гранату, но второй монстр ловит ее в воздухе, с нечеловеческой ловкостью перепрыгнув через копошащихся в грязи Грега и Орельена.

Взрыв на мгновение оглушает нас.

Мы приходим в себя на земляном полу, вход в блиндаж засыпан. Нас только двое: Грег остался снаружи, до нас глухо доносятся его предсмертные крики.

Серж опускается на колени и складывает ладони. Джеймс подходит к смотровому отверстию.

Перед ним расстилается поле – ровное, как шахматная доска. Клочья тумана скользят недовоплощенными призраками. На мгновение Джеймс видит высокого старика, чисто выбритый подбородок, длинные седые усы. Старик одет в черное, в руке держит горящую серебряную лампу, он идет прямо к блиндажу, но, сделав несколько шагов, растворяется в сером тумане.

– Отче наш, иже еси на небесех! – шепчет на незнакомом языке Серж. – Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое. Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.

Джеймс передергивает затвор винтовки и готовится принять бой.

Вечером, ложась в кровать, мальчик всегда просил не закрывать дверь. Перед тем как уснуть, он долго смотрел на пересекающую пол косую полосу света. Он боялся темноты и знал об этом.

Хотя, казалось бы, чего бояться? Что может скрываться в темноте? Он хорошо знает свою комнату – все игрушки, все книги, два стула, кресло, стол, кровать.

Нет, он не знал, что прячется во тьме, – и поэтому боялся еще больше.

Мальчик знал, что когда он заснет, мама погасит свет, – и больше всего боялся проснуться ночью, когда в доме все спят и в комнате – тьма, та самая, кромешная, хоть выколи глаз.

Но той ночью, когда он и в самом деле проснется, будет светло. Огромные оранжевые круги один за другим вспыхнут на занавесках. И лишь когда следом за ними придут раскаты грома, мальчик поймет, что это всего лишь гроза. Он расслышит неуверенный шум дождя – но молнии будут сверкать одна за другой, и удары грома сольются в канонаду.