Екатерина Щербакова - Мама! Не читай... Страница 26

...А заметила я, что всё идет не так, уже давно, лет десять назад. Я очень любила танцевать, танцевала до упаду при каждом удобном случае и мечтала танцевать вместе с Алисой. Вот тут-то и споткнулась. Мало того, что она наотрез отказывалась танцевать со мной, разучивать вместе какие-нибудь танцы, она к тому же злилась ужасно, что я танцую, и требовала, чтобы я прекратила это делать! Я не должна была ходить на дискотеки на курортах (даже с её папой), она буквально топала ногами, пытаясь, правда, безуспешно, добиться этого. А если мы приходили на танцы все вместе, то она убегала в противоположный угол зала и танцевала там с подругами или одна, только чтоб я не приближалась! Такой облом.

А вот интересно, есть ли в принципе на Земле человек (неважно, ка-кого пола), с которым мы абсолютно поняли бы друг друга, могли бы быть близки в самых тайных и странных мыслях; человек — моё второе «я», человек, который в эту минуту чувствует себя так же одиноко, как я?..

Что-то я становлюсь патологически неуклюжей: то стену попорчу, то вот сейчас умудрилась сигаретой палец обжечь. Осталось начать грохать посуду или биться головой о шкафчики.

Завтра уменьшу дозу золофта. По-моему, уже можно. Интересно, сколько лет человек может жить на таком количестве лекарств? Да без по-следствий. Сдаётся мне, даром это дело не пройдёт.

Если бы не моя болезнь... Нет, даже не так: если бы не все эти препараты, я обязательно родила бы ребёнка. От моего любимого. Девочку я назвала бы Маргаритой, а мальчика... Может, Марком. Может, Виктором — в честь умершего недавно любимого дяди мужа. Вот и появился бы смысл моего бездарного существования... И тогда я просто обязана была бы ещё долго жить, потому что существовала бы реальная перспектива жизни, её стимул, суть и соль! Ах, боже мой, как жаль, как жаль...

О-па — Интернет заработал! Но Алисы на связи опять нет. Вот странно-то. Значит, скорее всего, снова куда-то «забурилась». Но я больше звонить не буду. Подожду, пока сама позвонит. Впрочем, я и так знаю: позвонит, когда потеплеет.

...Уф, бегать за дочерью по сети я не в состоянии: оказывается, она много где тусуется. Но это не для меня, старухи. Тем более с совершенно, оказывается, больной «мышью».

Скоро пойду спать. Под тёплое-тёплое пуховое одеялко! А завтра займусь своим архивом. Спокойной ночи, малыши!

Гиперответственность

В одну из ежегодных диспансеризаций я попала к психоневрологу — редкой птице в те времена в поликлиниках, слава 4-му Управлению! — эти себе такое позволить могли. Видно, дельная была тетка, знающая, опытная. Уж, не помню, каким консервным ножом она меня вскрыла, и как проходил наш разговор, помню её строгий взгляд и тихий, но решительный голос и тон:

— Деточка, ты не понимаешь... Если ты не изменишь свое отношение к жизни, если ты не перестанешь переживать всё на свете так сильно, то рано или поздно, знаешь, что с тобой случится? Знаешь, где ты окажешься?

— Что? Где? — пробормотала я испуганно, схватив, правда, себя за язык, чтобы не ляпнуть идущее следом «когда?».

— Будет у тебя, девочка моя, жестокая депрессия и окажешься ты в сумасшедшем доме! — напророчествовала докторша.

Я усмехнулась. Ну, забавно же, правда?

— Зря смеёшься. Я видела таких, как ты. Пойми, так нельзя. Ты не выдержишь.

Я слушала вполуха: на самом деле, ерунда какая. Депрессия, сумасшедший дом... Да при чём тут я? Депрессия — это просто плохое настроение, оно бывает у каждого. А вся наша страна — один большой сумасшедший дом.

Врач вписала в мою историю болезни очень любопытный диагноз: «гиперответственность». Умные люди понимают: всё, что начинается с приставки «гипер» — не есть хорошо (гипертрофия, гипертония, гиперсексуальность.) Ответственность — это просто отлично, ею нельзя болеть. А вот то же самое с приставкой «гипер» превращается в диагноз. Но для того, чтобы это понимать, надо быть по меньшей мере образованным человеком и как следует соображать. Врач зря на это понадеялась... Зря она так хорошо думала о нашей семье.

Что было дальше, я точно не знаю. Но мама каким-то образом узнала об этом разговоре и о «диагнозе». Возможно, доктор с ней поговорила. И произошло, наконец, то, чего я ждала долгие годы: у мамы появилась гордость за меня.

— Ей вписали в карточку, что она — гиперответственна! — с гордостью рассказывала она всем знакомым потом в течение многих лет. — Бедная девочка моя! — и глаза её светились радостью.

Последовавшее от врача предложение о помощи психиатра было ею отвергнуто с гневом:

— Психиатрия? В нашей стране есть только карательная психиатрия. Неужели я отдала бы свою дочь в руки этих палачей?

Не отдала. Спасла меня от врачей-убийц. Скорее всего, она даже себя убедила, что абсолютно права и именно спасала меня. Разве я могу за это не быть моей мамочке благодарной?

Всю последующую жизнь я искала, на кого бы перевесить, как на вешалку, хоть чуточку ответственности за... всё. За мою семью, за благополучие моего дома, за дочку, за Россию, за весь мир и всё человечество. Пожалуйста, кто-нибудь, подержите небо хоть две минутки, дайте Атланту передохнуть, сделать хоть пару сигаретных затяжек, на секунду присесть на корточки, чтобы совсем не надорваться! Атлант — это не мания величия, это гиперответственность. Диагноз, то бишь.

— Боже, какой идиотизм! — схватился за голову мой муж... мой второй муж, мой Женя, Женечка, когда я рассказала ему об этой истории. — Тебя же тогда уже спасать надо было, бедную девчонку!

— Как спасать-то? — вяло отбивалась я. — На самом же деле психиатрия была на пещерном уровне...

— Да я бы всю Москву на уши поставил, но нашёл для своей дочери хорошего врача, чтобы спасти!

Да, Женечка, да. Ты бы нашёл, ты бы — поставил. Потому что дочь для тебя — это жизнь, твое сердце, боль твоя, нежность твоя. Я знаю, ты всегда был отличным папой. Поэтому по-прежнему ты и твоя дочь — любящие друг друга люди. И друзья. Потому что основа всего, первопричина, начало начал — любовь.

Ты, Женечка, по натуре своей спасатель. Меня ты тоже спас, поставив на уши всю Москву, подарив мне заново саму жизнь. И я знаю: ты любишь меня.

Кто же любит мизантропа

Ох, как меня распирало тогда, распирало от мыслей, чувств — тяжёлых, апокалиптических, безнадёжных. Часто я не выдерживала этого внутреннего давления и почему-то именно ближе к ночи, часов в 11, приходила в пижаме к родителям в спальню, садилась на кровать и начинала говорить... Мама со вздохом откладывала книжку и слушала. Папа не реагировал, продолжал читать.