Екатерина Перченкова - Прокотиков (сборник) Страница 25

Я кивнул, достал из кармана пару монет по пятьдесят крон и положил их на край стола. Вся остальная поверхность столешницы была в несколько слоев завалена выцветшими открытками, гусиными перьями, чернильницами причудливых форм, фарфоровыми блюдцами, бронзовыми подсвечниками и прочей антикварной ерундой.

– Я эту рукопись не припоминаю… выглядит значительно старше всего остального в этом ящике. – Он нашарил среди хлама на столе очки. Толстые стекла сделали его похожим на подслеповатую растерянную черепаху.

– Может, кто-то из прохожих эту книгу подбросил? – пошутил я.

Старик задумчиво пожевал губами.

– Скорее я, перебирая книги, как-то проглядел этот манускрипт. В моем возрасте, знаете ли, приходится мириться с некоторой рассеянностью, – он снова покрутил книгу в руках. – Ну, как бы то ни было…

– Хотите ее себе оставить? – спросил я с самым беззаботным видом. В моей душе боролись ангелы и демоны. Ангелы справедливо, но очень многословно и запутанно указывали на то обстоятельство, что было бы нечестно пользоваться рассеянностью хозяина лавки и вынуждать его отдать даром предположительно очень ценную книгу. Демоны коротко и убедительно советовали выхватить книгу из рук старикана и со всех ног бежать на вокзал.

Ангелы, немного помолчав, молвили, что в таком случае не следует забывать про журнал с Гагариным, тем более что он-то уже честно оплачен.

– Как бы то ни было… что? О нет, ни в коем случае. Уговор есть уговор, – пробормотал старикан. – К тому же мой знакомый – тот, что принес эти книги – никак не обозначил какую-то особую ценность этого манускрипта. А уж если книгу в ящик и в самом деле закинул какой-то прохожий, то она ваша по праву. Вы ведь нашли ее первым.

Я поблагодарил хозяина за щедрое решение, хотя подозревал, что не последнюю роль тут играло его желание поскорее разделаться с работой, закрыть лавку и отправиться в корчму, где его наверняка уже ждали такие же антикварные приятели.

Старик протянул мне бумажный пакет с книгами, и мы распрощались. Я вышел из лавки, выдохнул книжную пыль, вдохнул полные легкие пьянящего мартовского воздуха и пошел к площади. На мостовой лежали солнечные отблески от окон, разбросанных по фасадам старинных домов с дерзким небрежением к симметрии. Да и сами дома на всякие глупые ровные линии и прямые углы чихали с высокой башни. Небось, той самой, что возвышалась над площадью, бликуя золотыми цифрами на старинных городских часах. До моего поезда в Прагу было чуть больше часа, так что я решил засесть в какой-нибудь кофейне недалеко от вокзала и скоротать время, изучая манускрипт. Бумажный пакет с логотипом антиквара жег мне руки.

Как есть добрый король мой Рудольф II бесконечно премудрый и благостный, повелел он от сего дня верному своему слуге Бертраму Новобыстрицкому составлять оный Перечень. Всесердечно признавая непогрешимость веры Христианской, веруя в Господа нашего Иисуса Христа, и в Отца его, и в Святой Дух, и заповеди прилежно блюдя, однако же не в согласии владыка мой с обвинениями, коими служители церкви обрекают на пытки и сожжения множество невинных душ, неправно приписуя им помыслы еретические и службу во благо Диавола.

…Ну и дела. В свое время я прочел несколько статей о Рудольфе II – он был странным королем. Кажется, именно при его дворе служил легендарный астроном Тихо Браге. И при его же дворе алхимики пытались найти философский камень. И знаменитого пражского голема создали во времена его правления. И недобрый колдун Джон Ди, еще при жизни обросший легендами и вписанный позднее в сюжет майринковского «Ангела западного окна», в самом деле жил в Праге во времена Рудольфа и работал на него. Уж не он ли – тот самый придворный алхимик, при котором старшим споспешителем служил этот Бертрам, автор манускрипта?

И еще я помнил, что добрый король Рудольф II был истовым католиком.

Король мой есть милостивый покровитель алхимических наук, а к тому и сам великий маг и магистр, ученый и зналец тонкостей метафизических, разумеет он потому волшебные способности и любознание, понимание в травах, камнях и элементалиях, и умение составлять зелья и эликсиры, и менять телесные формы свои и предметов и одушевленных существ свойством не диаволовым, а Боговым, врагу человеческому противным, а Создателю всецело приятельным.

Если память меня не обманывала, все эти «понимания в травах, камнях и элементалиях», не говоря уже о «волшебных способностях», по мнению тогдашних представителей церкви являлись самой настоящей ересью. Выходит, не таким уж и истовым католиком был Рудольф II? Бертрам Новобыстрицкий с готовностью ответил на мой вопрос:

Полагает король мой добрый, что милость Божия бесконечна и бесконечен разум Его, и могущество, а потому чудеса каждые в мире суть проявления воли Божией, а не диаволовой, ибо диавол пред Зиждителем бессилен, и мощен толико мелочно вредить, и искушать, и помутнять хилый рассудок человеческий, но не сотворять истинные чудеса, коими суть и вдухновение бессмертной души в смертное тело. И по всему тому утверждает мой добрый король, что урожденные знальцы природной магии, а також и одарованные магическими умениями существа, приобычно зовомые колдунами, ведьмами и оборотнями, не могли произойти в бытие без волеизволения и попущения премудрого нашего Создателя, а значит, без сомнения себя являют детьми Божиими, якож и остальные люди, имеют бессмертную душу и слугами диаволовыми быть могут едине постольку, поскольку сами того пожелают, а не по изначальной своей природе.

Полагает король мой також, что приписуемые сим знальцам беды погодные, падеж скотов домашних, мор и скудный урожай, и прочие несчастия случаются по воле сил темных и злокозненных и демонов зловредных, но не человека, а потому человек за них нести наказание смертное не должен, а возложение вины на него есть сомнение в благомудрии Божием, а також суеверие, противоречащее духу истинной веры католической Христианской и учению Христову.

…Ловкий ход. От противоречий с официальными церковными догматами Рудольф II просто отмахнулся аргументом «мое католичество гораздо католичнее, чем их». Я снова огляделся. Манускрипт поглотил меня целиком, и я не заметил, когда официантка успела принести заказанный мной эспрессо. Судя по всему, времени прошло прилично, и кофе успел остыть. Официальный чешский язык и в современной его разновидности даст фору самым забористым волшебным заклинаниям, а уж через тяжеловесные и хромые конструкции четырехсотлетней давности проходилось продираться, как через заросли дикой ежевики.

Есть всемерно разуму противен чинимый служителями церковными ущерб не толико люду, благодаренному умениями сверхъествественными, но и всем простодушным мужам и женам и детям малым, совсем иных нежель магических сил и способностей. Ведомо нам, что гонениям подвергаются неученые крестьяне, к алхимии, магии неболи другим надфизическим наукам касательства не имеющие, по обвинениям ложным и злонамеренным, множество времен направленным на отъятие не толико жизни, а и скудного их имущества в обогащение обвинителей.

Ведомо нам, что в землях Рейнских в славном городе Трире от лета Господня тысяча пятьсот восемьдесят первого до лета Господня тысяча пятьсот девяносто третьего пожжено было три сотни и восемь десятков и четыре души.

Ведомо нам, что лета Господня тысяча пятьсот восемьдесят девятого в землях Саксонских в славном городе Кведделинборге пожжена была сотня и три десятка и три души.

Ведомо нам, и сердце наше и сердце нашего доброго короля преисполнено до сего дня неизбывною скорбью, что в славном городе Риме четыре года тому как пожжен был друг наш, зналец философских премудростей и астрономических наук, любитель поэтических форм и гармоний, великий магистр, честномудрый слуга Божий и преданный пес Господень Джордано Бруно.

Преданный пес… Я вдруг почувствовал себя персонажем одного из романов Умберто Эко и снова оглянулся. Как будто ожидал обнаружить за своей спиной агента тайного общества, посланного выкрасть у меня рукопись и как раз прикидывающего, как бы незаметно подсыпать мне в чашку снотворное. В лучшем случае.

Неужели у меня в руках подлинный манускрипт, и в самом деле созданный этим Бертрамом Новобыстрицким, старшим помощником алхимика при дворе короля Рудольфа II? Расскажи мне кто-то – не поверил бы. Но вот она, старинная рукопись, истертые буквы на потемневших страницах, лежит себе на столике рядом с чашкой остывшего кофе.

Остывшего! Я посмотрел на часы. Мне ни в коем случае нельзя было опаздывать на поезд. При всей симпатии к Чешским Будейовицам ночевать я привык дома, в Праге. К тому же у меня была назначена поздняя встреча в кафе у стен Пражского Града: нужно было отдать начальству полученные от будейовицких коллег документы. Как и положено столичным финансовым воротилам, когда речь шла о прибыли, доброе начальство мое не признавало ни пятниц, ни выходных, ни свадеб, ни похорон. В общем, я залпом выпил содержимое чашки, прижал кофейной ложкой стокронную купюру, подхватил «Перечень» и побежал к вокзалу.