Андрей Дмитраков - Когда приходят ангелы Страница 24

С того момента я усиленно искал, хотя искал я всегда и ищу до сих пор, но это уже совсем другая история. И, не закончив настоящее повествование, не стоит переходить к следующему, дабы не нарушать законов последовательности и не испортить настроение слушающему. Ты согласен со мной, мой дорогой читатель?

Прошли годы. Я вновь приехал на Кавказ.

Проезжая мимо горных аулов Карачаево-Черкессии, поднимаясь все выше к вершинам большого Кавказского хребта, еще не предполагая, что через неделю за перевалом начнется война «Трех восьмерок», я видел людей, которые живут там, и пытался угадать, о чем они поют, над чем размышляют, когда делают «Сулугуни». C улыбкой ли пересказывают байку о двух альпинистах, которые, взобравшись на головокружительную высоту, на Эльбрусе, оказались на длинном отвесном карнизе шириной всего в пятьдесят сантиметров и очутились в эпицентре страшной бури. Спрятаться им было некуда, и они вбили крюки, привязали себя к ним и так простояли всю ночь, прикованные к скале, над бездной, лицом к лицу с ураганом. Буря хлестала их проливным дождем, трепала и била тяжелым ветром, грозно сверкая молниями, норовя оторвать от стены и бросить в пропасть. Но вбитые в камень крюки выдержали, а парни устояли. Но продрогли и поседели. У них была надежда на Господа, вера в себя и фляга с коньяком. Им повезло.

Или судачат горцы о неудачливом проводнике в Домбае, сопровождавшем туристов, прибывших из Австрии, который шел впереди, без сцепки, и по воле судьбы сорвался со стороны Черкессии в пропасть. Бедолага пересек границу в полете и упал на территорию Грузии. Поднять его тело со дна бездны грузинские пограничники не позволили. Потому что пострадавший оказался на территории Грузии нелегально. И смех, и грех. А может, с горечью вспоминают горцы печально известное село Эредви, где кровожадные изверги заживо закопали целый автобус осетин? В основном стариков. Или ведут они тихую беседу об объявившихся неподалеку подонках с базуками и автоматами наперевес, которые еще совсем недавно резали головы русским солдатикам, а теперь сеют смерть в мирных городах и селах, пичкая своих женщин взрывчаткой? И нет у зла национальности, есть лишь имена. И кукловод, что бесцеремонно дергает за ниточки. А к чьим пальцам прикреплены эти слепые, падшие души, по плодам их узнать можно. Кому еще они могут служить, раз проливают кровь ни в чем не повинных людей.

Я смотрел на смуглых, чернобровых мужчин, маленьких темноволосых детей, что играли на обочине извилистой дороги, на кареглазых молчаливых женщин, и не мог знать, о чем они беседуют, делая сыр «Сулугуни». Я видел в их глазах лишь дикую невозмутимую непокорность. Но ясно мне было одно, мечтают они о мире на этой удивительно прекрасной, поднебесной земле. Я чувствовал это, когда поднимался к вершинам твоим, воспетым поэтами, о, восхитительный Кавказ, точно к земному Божьему престолу. Я глядел на ослепительно сверкавший снег, притаившийся на горе Домбай-Ульген, и восхищался пиком «Инэ», исполинским копьем великана, вонзившимся в небо. Я купался в пушистых облаках, играющих с солнечными лучами. Я пил живительную воду кристально чистой красавицы «Муруджу». Я ощущал могучее дыхание твоих головокружительных склонов, прохладу ветров свободы, несущих гордого орла над Тебердой. Я созерцал стремительный, как время, холодный поток «Чучхурского» водопада. Я слышал его тревожный шум. И молчаливый дивный сон вечных ледников наводил на мысль о том, что спим и мы, пока живем на грешной, но такой любимой земле, и что однажды мы все проснемся, и достойные Господа узрят… О, священный Кавказ, как прекрасны твои необъятные грозные скалы. Как ласково теребят душу воспоминания о тебе. И сколько тайн хранят твои хребты, пещеры, ущелья, нам не познать до конца. Но та любовь, то высокое чувство, рожденное тобой, до самых последних дней будет жить в моем сердце. И побывавший в твоих ослепительных объятиях хоть раз, полюбит тебя навсегда. Мир тебе, Кавказ! Мир и любовь людям твоим!

Всегда твой, такой далекий и одновременно такой близкий брат-белорус…