Тибор Фишер - Философы с большой дороги Страница 22

– Ну же, Эдуард, сюда! Люби меня!

С тех пор я с опаской отношусь к женщинам, называющим меня Эдуардом. Годы не прошли бесследно. Прожитая жизнь, прежде чем скрыться за поворотом, обычно бросает милостыню. Вы, так сказать, удостаиваетесь просветления. Теперь-то я точно знаю, что сработает, а что – нет.

Теперь, умудренный опытом, я бы постарался обратить внимание моей пассии на то, что флагштоки казенных зданий – не самое удачное место для поисков оптимального метода улучшения мироздания, я бы попытался лестью и мольбой вернуть барышню с небес на землю.

Но... Но она была слишком красива для неопытного философа моего калибра. И у меня за спиной еще не было печального опыта с флагштоками муниципальных зданий, к тому же я был здорово пьян и находился в том возрасте, когда большинство представителей сильного пола готовы стоически претерпеть все во имя тех, на кого у них стоит.

Черт с ним, что часы показывали три утра, от мостовой внизу меня отделяло пять метров, а кличку орангутан я заработал от однокашников отнюдь не за ловкость и грациозность! Я изобразил деланый энтузиазм и устремился к цели.

Тому, как я раскачивался, повиснув на этом чертовом флагштоке, позавидовал бы любой обезьян. Так продолжалось секунд шесть.

Флагшток все это выдержал. Не выдержала моя хватка. Девица уже обвила меня ногами, и некое краткое мгновение – воистину, паря между небом и землей – я мог смаковать теплоту и благоухание ее кожи. Но, увы, я оказался не способен пожать плоды сих эротических трудов, сознание предательски сосредоточилось на ощущениях в кистях рук – напряжение и усталость нарастали там с поистине удивительной скоростью. Я просто не мог с должным жаром ответить на горячечные проявления любви, заложником которых я оказался.

Меня еще хватило на то, чтобы, скользя вниз, какое-то мгновение испытывать трепетное восхищение перед мускулатурой моей красотки, и еще более короткое мгновение осознать, что это – последнее видение, которое я унесу с собой в вечность. У меня еще даже остался миг-другой, чтобы усмехнуться мысли о том, в какую же обезьяну (в моем случае дважды карикатурную) могут превратить человека необузданные желания, и ужаснуться тому, что вся моя жизнь прошла в таком вот обезьянопоклонничестве.

Участвуй в этом низвержении во тьму внешнюю моя свободная воля или пытайся я оттянуть момент грядущего грехопадения, я бы точно преизрядно покалечился – если не сломал себе шею. Однако воля моя в падении не участвовала – и единение с перстью земною обернулось для меня едва ли не чудом. Гирей оторвавшись от красотки, я приземлился с кошачьей грацией (если вы способны представить разжиревшего, пьяного, неуклюжего кота с головой гладкой, как взлетно-посадочная полоса).

Подумав, моя воздушная пассия подачей опытной теннисистки отправила вслед за мной мои брюки. Ковыляя, я вернулся на вечеринку, но момент – момент начала небесного романа – был упущен; остались лишь две воображаемые борозды, пропаханные моими ладонями на ночном черноземе неба.

* * *

Мы предавались хитросплетениям любви, когда на пороге появился Юбер. Жослин с любопытством уставилась на него – словно взору ее вдруг был явлен тайный прием, к которому я прибегаю в постели.

– Прошу прощения, – пробормотал Юбер. – Я только пистолет взять...

Я-то думал, что вижу Юбера в последний раз, но он исчез лишь до утра. Когда он вернулся, я как раз пытался поудобнее устроиться в кровати буквой «зю», Жослин одевалась, собираясь идти на работу. Юбер ввалился без стука – ему явно никогда не рассказывали, что, перед тем как войти, принято стучать. Собственно, чего вы хотите, ночуя в паршивом отеле в конце паршивого тысячелетия.

– Грабить ваш банк было истинным удовольствием, – заметил Юбер, распаковывая принесенный сверток с оружием.

Жослин тем временем как раз упаковывала сумочку.

– Рада, что вам у нас понравилось, – ответила Жослин. От ее голоса веяло загробным холодом (интересно, предназначалась ли холодность Юберу или то была маленькая тренировка перед началом рабочего дня?). – Вы, я вижу, все в делах. В общем, как меня найти, знаете.

Женщина – последнее творение Господа. Его шедевр.

Юбер пребывал в состояние нервического возбуждения. Юбер, не я. Он извлек из свертка круглую обойму с патронами.

– Было полнолуние, – объяснил он. – Ну, я и решил навестить того парня, который оружием занимается. Патроны купить, еще кой-чего... Но пока шел, подумал: а зачем покупать? Просто зашел к нему и взял все, что нужно. Он меня тогда послал куда подальше. Ну, и я его тоже...

– А я думал, этот твой торговец, промышляя тем, что вооружает налетчиков, – он вроде должен бы от таких наездов подстраховаться... Разве нет?

– Ну, в общем, да. Этот Фредерик – тот еще говнюк. Мне просто пришлось дождаться, пока он перестанет пялить на меня зенки, – и всего делов.

– И как тебе удалось его выключить, что ты успел столько прихватить?

– Две бутылки ликера. Обрушил ему их на голову – и делов.

Юбер провальсировал в обнимку с оружейным свертком по комнате.

– Да, еще – я снял квартиру.

Напарник хотел сказать мне, что (как обнаружилось несколько позже) он не счел за труд захапать и использовать по собственному усмотрению остатки моих денег, лежавших в чемоданчике. Когда я встал, бросая вызов мирозданию, я обнаружил, что в кармане у меня – ровно четыре франка (пусть другие четыре франка, а не те, которые лежали там накануне). Итак, навар, который я поимел с ограбления банка, – две приличные трапезы и наличие на ближайшее время крыши над головой.

Что за чертовщина со мною творится?

– Полнолуние, – пояснил Юбер, загоняя барабан с патронами, один вид которых внушал опасение, в столь же внушительный револьвер. – Луна толкает вора на грабеж.

Все еще Монпелье

Я никогда не мог взять в толк, почему Платон так превозносит созерцательную жизнь. Жизнь, которую невозможно созерцать без слез, не стоит того, чтобы жить, – но сейчас я говорю не о том. Однако это верно по отношению к любой жизни. Что вы обнаружите, приглядевшись к той, которая выпала вам? Навозную кучу. Теплую, исходящую паром навозную кучу. Нет ничего легче, чем осознать: вашему существованию – грош цена (а вернее – и того меньше). Вы пробовали вложить персты в глубины своей души? Смрадные, илистые глубины вашего духа? А теперь вложите персты в глотку и предайтесь процессу мелиорации... Превратить любое пиршество в отходы вашей жизнедеятельности – проще простого, однако попробуйте-ка из этих отходов сделать конфетку...