Марианна Марш - Я буду тебе вместо папы. История одного обмана Страница 20

Он появился через месяц после начала зимней четверти. В тот день, едва я вышла со школьного двора и сделала пару шагов в сторону автобусной остановки, сзади раздался знакомый шорох шин, и я услышала его голос, зовущий меня через опущенное окно.

На мгновение я заколебалась, не зная, что за человек за мной приехал. Друг, прогнавший прочь мое одиночество? Тот, кто позволил мне почувствовать себя особенной? (И того, и другого, к сожалению, я видела все реже.) Или незнакомец, увозивший меня в лес и заставлявший держать в руках эту горячую твердую штуку до тех пор, пока из нее не выплескивалась липкая жидкость, а сам он не начинал сдавленно стонать мне в ухо. Я очень не хотела, чтобы меня снова заставляли делать то, что мне не нравилось и чего я не понимала.

— Привет, Марианна! Хочешь, подброшу до дому?

Я заметила знакомую добрую улыбку и поняла, что за мной приехал друг. Мои губы сами собой растянулись в ответном приветствии, я бросилась к его машине, закинула портфель назад, а потом удобно устроилась на кожаном сиденье.

— Как поживает моя маленькая леди? — спросил сосед, легонько сжимая мою коленку. Он сказал, чтобы я открыла бардачок и угощалась конфетами. Я запихнула в рот кусок шербета и счастливо вздохнула.

На полпути домой машина остановилась, но на этот раз, к моему огромному облегчению, мы не стали заезжать в лес. Вместо этого он заглушил мотор и повернулся ко мне.

— Марианна, а как у тебя обстоят дела с чтением?

Его вопрос застал меня врасплох, поэтому вместо того, чтобы ответить, я лишь удивленно взглянула на него.

— Марианна, но ведь это же легкий вопрос, чего ты? — В его голосе послышались нотки нетерпения. — Ты должна знать, умеешь ты читать или нет.

— Немножко умею, — ответила я, потупив глаза. — Но у меня не получается читать длинные слова.

Он засмеялся, вытащил из карманчика на дверце газету и показал мне фотографию светловолосой женщины, помещенную на первой полосе.

— Хорошенько рассмотри эту фотографию, Марианна. Видишь, какая красивая девушка?

— Да, — неуверенно ответила я, не понимая, зачем он мне все это показывает.

— Ну так вот, ее красота не поможет ей завтра, когда ее повесят и она умрет.

В ответ на его слова я лишь недоверчиво покачала головой, потому что, пусть я и довольно смутно понимала, что значит «повесят», слово «умрет» было мне знакомо. Оно означало, что человек уйдет и больше никогда не вернется.

— Не веришь мне? Но ведь газеты не врут, не так ли, Марианна?

— Нет, — прошептала я. В его голосе было что-то такое, что заставляло мое сердце сжиматься от страха. Я не хотела смотреть на фотографию и слышать слово «умрет». Я хотела домой, но он словно не замечал моего состояния.

— Можешь прочитать, что тут пишут про нее? — спросил он, пытаясь всучить мне газету.

То, что я плохо читала, было лишь частью проблемы. Помимо этого я была ребенком, который никогда прежде не пробовал читать газету. Те, что появлялись в нашем доме, всегда были открыты на спортивной странице, а там не было ни одной интересной картинки, чтобы привлечь мое внимание. Я чувствовала, что он чего-то ждет от меня, и, желая доставить ему удовольствие, стала напряженно вглядываться в напечатанные слова, и все равно у меня ничего не получалось: буквы в газете были гораздо мельче тех, что я видела в школьных книжках для чтения.

Сосед с растущим раздражением ткнул пальцем в газетный лист.

— Ну хоть это слово-то ты можешь прочесть? — Он указал на большие буквы над фотографией. — Здесь написано имя этой девушки.

— Руфь, — поколебавшись, сказала я.

— Да, ее зовут Руфь Эллис. Ну и что же тут про нее пишут?

Я растерянно покачала головой. Я понимала, что сосед устроил мне какое-то испытание, но не знала, чего он от меня хочет.

— Давай же, Марианна! — нетерпеливо произнес он. — Хоть какие-то слова ты же можешь прочитать? Вот это, например! — Он ткнул пальцем в середину статьи. — Точно сможешь!

— «По-ве-ше-на». Повешена… — прошептала я, и мой голос дрожал от страха и унижения.

— Правильно, повешена. А ты знаешь, что оно означает?

— Нет… — Я покачала головой, чувствуя, как в животе снова заворочался неприятный холодный ком. Я откуда-то знала, что это очень плохое слово, но не более того, и лишь беспомощно смотрела на соседа.

Я чувствовала его растущее раздражение, но не понимала, что именно сделала не так. Хотела спросить, но в горле застрял тугой комок.

Сосед нетерпеливо фыркнул, странно дернулся, и — прежде чем я успела понять, что происходит, — его пальцы сжали мне горло: не слишком сильно, чтобы синяков не осталось, но достаточно, чтобы напугать. Я попыталась вывернуться, и он резко отпустил руки.

А потом рассказал, что значит «повешена». На красивую шейку Руфь Эллис накинут веревку, на ее светловолосую голову наденут мешок — чтобы она не видела, что случится дальше, но знала, что стоит на люке в полу, который вскоре откроется. Ей будет очень, очень страшно, она будет совсем одна, она будет плакать и кричать там, в мешке, но никто не придет ей на помощь. Завтра настанет ее последний день на земле, и ее уход из жизни будет весьма болезненным. Когда люк откроется, тело девушки повиснет в пространстве. Веревка будет сжиматься до тех пор, пока кровь не брызнет из выпученных глаз, смешавшись со слезами. Крики прекратятся лишь тогда, когда в легких девушки не останется воздуха, а потом по ее брыкающимся ножкам побегут моча и дерьмо, а сама она будет беспомощно болтаться на веревке.

— Затем они перережут веревку и снимут мешок с головы Руфи. И знаешь, как будет выглядеть эта красивая девушка?

Я не могла ответить. Картина, которую он нарисовал, была настолько живой, что я могла лишь сдавленно рыдать, даже не пытаясь утереть льющиеся по щекам слезы.

— Все увидят синее лицо и торчащий изо рта раздувшийся и кровоточащий язык. Нет, она больше не будет красавицей. И ты знаешь, почему, Марианна? Ты знаешь, почему они сделают с ней все эти ужасные вещи?

Видя, что я не способна выдавить из себя ни слова, он сам ответил на свой вопрос:

— Она сделала что-то очень плохое. — Сосед покачал головой. — Да, Марианна, очень, очень плохое.

Затем он медленно, чуть ли не по буквам, объяснил, что именно она сделала.

Она рассказала: рассказала о том, как ездила с мужчиной в лес, и о том, что они там делали. И поэтому посреди ночи за ней пришла полиция.

Мне стало нечем дышать, я начала судорожно хватать ртом воздух. Руки, ноги, голова — все тряслось. На языке появился горький привкус желчи — я хотела плакать, кричать, умолять, чтобы он перестал говорить эти страшные слова, но могла лишь беспомощно смотреть на него, и он продолжал — спокойно и беспощадно.