Владимир Кунин - Сволочи Страница 2

НОЧЬ. АЛМА-АТА СОРОК ТРЕТЬЕГО...

Была ночь... Была окраина полуголодной, но спасительной Алма-Аты, забитой эвакуированными, военными госпиталями, изнемогавшей от жуликов-интендантов, семейных трагедий, спекуляции и жестоких детских банд карманников, «домушников», малолетних налетчиков и несовершеннолетних убийц...

По-южному темной, непроглядной ночью под негромкое журчание арыков мальчишка со шрамом через все лицо сидел на облучке казахской арбы с высокими бортами, которую тащил самый обыкновенный степной ишак.

Арба была чуть ли не до половины загружена, и груз этот от посторонних глаз прикрывал брошенный сверху брезент.

Пасть у ишака была замотана тряпьем. Он тряс головой, силясь сбросить с себя этот намордник, но мальчишка со шрамом огревал ишака длинным кнутом и тихо приговаривал:

— Ну, ты, сука!.. Не дергайся, как свинья на веревке. Заложить всех хочешь, падла?! Вперед смотри, мудила...

НОЧЬ. РАЙОННОЕ ОТДЕЛЕНИЕ МИЛИЦИИ

Портрет Сталина, военные плакаты сорок третьего, грубо сделанный электрический стенд со схемой охраняемых объектов районно-государственного значения этой окраины Алма-Аты — продовольственные склады, территория военного госпиталя, военкомат и особняк второго секретаря коммунистической партии Казахской ССР... Это мы узнаем из надписей под «объектами». Двое милиционеров спят на деревянных скамейках...

Один дежурит у коммутатора и поглядывает на стенд — не замигает ли лампочка, не прозвучит ли тревожный сигнал...

Кто-то набивает диск автомата ППШ патронами...

Двое играют в нарды: здоровенный детина-казах, старшина милиции, и молоденький белобрысый русский паренек со скрюченной левой рукой. На пиджаке у негр медаль «За отвагу» и нашивки ранений.

Колчерукий ловко бросает кости, передвигает шашки, спрашивает детину-казаха:

— А почему в госпитале осколок не вынули?

— Близко у сердца. Нельзя трогать, помирать могу.

— А с осколком не можешь?

— Могу. Только когда совсем старый буду. А тебе что говорили?

Белобрысый помахал искалеченной рукой:

— Сказали — через год разработается и можно будет опять на фронт...

НОЧЬ. ПОЧТИ НЕ ОСВЕЩЕННАЯ ОКРАИННАЯ УЛИЦА АЛМА-АТЫ

Тащит ишак арбу вдоль высокого саманного забора. Поверх забора — колючая проволока, тусклые фонари.

За забором длинный глинобитный барак типа железнодорожного пакгауза. Запертые ворота выходят прямо на деревянную эстакаду. Для удобства разгрузки и погрузки с грузовиков...

Ишак протаскивает арбу еще метров сорок мимо запертой проходной, мимо слабо освещенного щита с надписью: «Продсклад № 4 Наркомата Обороны и Наркомата Здравоохранения СССР. Вход только по пропускам с предъявлением накладных и удостоверения личности».

Мальчишка со шрамом останавливает ишака у кучи мусора, сваленной прямо на землю у забора, и негромко говорит:

— Станция Березайка... Кому надо — вылезай-ка!

В арбе откидывается брезент, и оттуда выскакивают четверо. Один лет пятнадцати, в кепочке-«восьмиклинке», в тельнике под рубашечкой. Коротенький пиджачок в талию, хромовые сапожки — гармошечкой с вывернутым белым «поднарядом».

Двоим, одетым попроще, не больше четырнадцати. А четвертому и того меньше. Лет тринадцать, наверное...

— Понеслась по проселочной, — командует старший.

Двое стремительно начинают разгребать мусор у забора, освобождая внушительный подкоп.

— Тяпа! Остаешься здесь, — говорит старший самому младшему. — Смотришь в оба. Держишь скотину, чтоб арбу не увела... Упустишь — весь портрет распишу!!!

Тяпа деловито кивнул, взял ишака под уздцы.

— Котька! Художник!.. На крышу, — приказывает старший мальчишке со шрамом. — Я прошу закурить — ты прыгаешь сверху. Как тогда в Каскелене... Ясно?

Котя-художник подмигивает напарнику и ныряет в подкоп.

— Чего стоите, как сявки обосранные?! — тихо рявкает урка на двух пацанов. — Пошел!!!

Те быстро пролезают в подкоп под забором. Блатной оглядывается, достает из арбы короткую и мощную «фомку» — стальной ломик с расплющенным и загнутым концом, сует его под ремень и тоже исчезает в подкопе...

НОЧЬ. ТУСКЛО ОСВЕЩЕННАЯ ТЕРРИТОРИЯ ПРОДСКЛАДА

У дальнего торца складского барака Котя-художник достает из-за пазухи моток толстой веревки с петлей. Размахивается — петля летит наверх метров на пять и надевается на выступающий конек крыши склада. Котя мгновенно забирается по веревке на крышу... Двое пацанов ползут под эстакадой... Старший, почти не таясь, идет к дремлющему сторожу...

Неслышно, мягкими тренированными прыжками Котя-художник бежит по крыше туда, куда направляется старший пацан — Лаврик. Все ближе стягиваются к сторожу детские «темные силы»... На краю крыши над сторожем уже стоит готовый к прыжку Котя. Лаврик вплотную подходит к дремлющему сторожу, ухмыляется:

— Дядя! Закурить не найдется?

Сторож открывает глаза, вскакивает, отшатывается в испуге...

...но тут с крыши на него прыгает Художник!.. Сторож падает на доски эстакады, пытается сбросить с себя Котьку-художника...

...блатной Лаврик вырывает у него двустволку, выхватывает из-за голенища финку и всаживает ее в живот сторожу.

Тот сгибается пополам, зажимает живот руками, хрипит.

Лаврик бросает ружье Художнику, вытаскивает «фомку», срывает ею замок с ворот склада, тихо приказывает:

— Все тащите в арбу! Главное — сгущенка!!! — И вместе с двумя пацанами исчезает на складе.

Котя смотрит на корчащегося сторожа, «разламывает» его ружье и видит, что...

...в стволах нет патронов!

Он поднимает двустволку, смотрит сквозь пустые стволы на тусклую лампочку у забора...

— Художник, бляха-муха!.. Ты где?! Давай сюда!

Пацаны с коробками дешевых конфет и каменными мятными пряниками, с полными жующими ртами, выбегают из склада, мчатся к подкопу, протискивают коробки наружу, грузят в арбу...

Бегут назад за новыми коробками.

Старший тащит два тяжелых короба, хрипит от натуги:

— Масло сливочное — тяжелое, сучара! Котька, помоги...

Котя показывает ему пустые ружейные стволы:

— У него даже патронов не было...

— Да хер с ним! Были бы — он бы тебя и зашмолял, не пожалел. Помогай таскать! Порошок, яичный порошок ищите!.. И сгущенку...

...Грузят, грузят арбу коробками с продуктами, жрут что-то на ходу, давятся, снова бегут на склад...

Один пацан уже блюет — обожрался от жадности и голодухи.

Ишак трясет головой, старается сбросить намордник.

Тяпа набирает из коробки полные карманы мятных пряников, снимает тряпье с морды ишака, начинает кормить его пряниками.