Режис Морейра - Не теряя времени. Книжник Страница 19

— …И тут меня ждал успех в виде орущего, голодного, царапающегося за дверью кота. Я взломал замок, кот вцепился в меня всеми когтями (может, хотел сожрать), но я схватил его за хвост и оттащил в лавку к Фабиану накормить. Там он прямо при нас в один присест слопал пять банок овощного рагу, и я отнес его обратно. И с тех пор стал заходить к нему каждый день — ну, врать не стану, раз-другой случалось пропустить, — но в целом кот всегда бывал накормлен. Все отлично устроилось: разнесешь поскорее почту, перекусишь у Фабиана круассанчиком — и к коту. Вас не было, а одному так тошно.

Ковбой заподозрил, что это город сыграл с ними скверную шутку, потом подумал про заброшенный дом, вспомнил, что Бен мечтал в нем поселиться, и, поскольку дом в последнее время тоже куда-то запропастился, решил (отчасти успокоения ради), что они, должно быть, в нем.

— Я расспросил всех почтальонов — никто давным-давно его не видел. А еще, — говорил Ковбой, — я утешался тем, что вы пропали вместе: думал, вдвоем, наверно, вам неплохо.

Бен и Фонтанна улыбнулись.

Они спросили, как поживает бакалейщик, и оказалось, он уехал в Африку.

— Уже давно, — сказал Ковбой. — Все уверял, что хочет отыскать свои корни, но я-то знал, что каждую неделю он получал надушенные письма в розовых конвертах. Он сам не знал, на сколько едет: то ли на неделю, то ли на год, — и на всякий случай устроил за день до отъезда гранди… — Ковбой чуть не сказал: «грандиозный праздник», но не хотел, чтобы друзья жалели, что их там не было, как на их месте пожалел бы он (но он там был!), а потому поправился: — симпатичный праздник. И до сих пор из Африки ни весточки… зато надушенные письма больше не приходят.

— И как был праздник, ничего? — как будто невзначай осведомился Бен. Он сильно сомневался, что Ковбой сказал всю правду.

Тот опустил глаза:

— Да так себе… обыкновенный.

Ковбой почувствовал, что врет неубедительно, и поспешил прибавить:

— Тот, на котором были вы, гораздо лучше!

— Ну-ну… — хмыкнул Бен.

— А метиска там была? — спросила Фонтанна.

— Кто-кто?

— Ну, та молоденькая метиска?

— Какая?

Фонтанна позабыла: ведь это для нее с тех пор прошло два дня, а для Ковбоя — год и день.

— Та, что была тогда, на вечеринке, с Фабианом?

— А-а-а-а-а-а! — протянул Ковбой, припоминая. — Да я ее больше и не видел.

Он помрачнел. Не потому, что вспомнил девушку, а потому, что она у него была последней, а это значило: он был так одинок весь этот год, так одинок, что сам смирился с этим.

— Да все равно, она была уж очень юной, — выкрутилась Фонтанна.

— Слишком, — поддакнул Бен.

— Ну да, — вздохнул Ковбой, — и в садоводстве вряд ли разбиралась.

Еще Ковбой им рассказал про город, где творилось полное безумие, и про свою работу:

— Что ни день, то все хуже, все пуще. Все в городе движется круглые сутки, полно народу потерялось, многие не выходят из дома или спят на работе. Работа почтальона становится все трудней и трудней, и все меньше охотников за нее браться, нанимают кого придется… и, кстати, я часто думал, не попробовать ли вам…

При всех своих причудах, город, где жили Бен, Фонтанна и Ковбой, не избежал тройных тисков, что вынуждают человека заботиться о пропитании, работе и деньгах. Да, до сих пор Фонтанне с Беном удавалось уклоняться, но дольше длиться это не могло. Работа почтальона им обоим нравилась, не говоря уже об удовольствии все время быть в компании с Ковбоем и помогать ему. Поэтому они охотно согласились.

— По-твоему, у нас получится? — спросил Бен.

— Конечно! — ответила Фонтанна.

— Вы просто рождены для этого! — сказал Ковбой.

Сказано — сделано, и вот все трое — почтальоны в подвижном городе, который ускользает из-под ног.

Целый день они ходили по улицам, работали обычно одной бригадой и худо-бедно справлялись. Город они хорошо знали, он их тоже и, смотря по настроению, облегчал или затруднял им работу.

Поскольку разнести все письма было невозможно, пришлось распределить их по степени важности. В первую очередь они отбирали личные письма, которые старались опознать по конверту, казенные пакеты, счета, рекламные листки и извещения о смерти откладывали в сторону.

К вечеру они уставали до изнеможения. Молча ужинали и сваливались спать. Ковбой совсем пал духом. Он частенько оставался ночевать в заброшенном доме, внизу, деля с котом старый матрасик.

Дом помогал им, как мог, и двигался в ту сторону, куда им надо было идти.

Прошло какое-то время, и город успокоился, вернулся к своему привычному, ночному, более гуманному по отношению к почтальонам графику. Участие Бена и Фонтанны стало не таким уж необходимым, а пожалуй, что и излишним, но они делали непонимающий вид и продолжали работать, потому что волновались за Ковбоя. Сначала они списывали его уныние на усталость, но никакая усталость не могла объяснить тоску в глазах и убитый вид.

И наконец однажды, когда они все трое сидели за ужином на кухне, Ковбой вдруг бросил вилку, встал и произнес:

— Послушайте, друзья, я понял, что в нашем городе полным-полно людей, которым не приходят письма, никогда! При виде меня загораются надеждой лица стольких брошенных женщин, несчастных детей, одиноких мужчин, а я эти надежды разбиваю и не могу ничем помочь. Если бы вы, как я, учились в школе почтальонов, то знали бы: хороший почтальон не должен поддаваться чувствам, доставить отправление по адресу — вот его долг, остальное его не касается. Так вот, друзья мои, я должен со стыдом признаться: я — почтальон плохой, я больше не могу смотреть спокойно на людскую боль и одиночество, а потому решил уйти с работы.

— Да ты с ума сошел! — воскликнул Бен. — Ты самый лучший почтальон на свете!

— Неужели другого решения нет? — спросила Фонтанна.

— Есть, — отвечал Ковбой, — но тут мне нужна ваша помощь.

— Ну, так выкладывай! — сказал Бен.

— Я вот что тут подумал… Во-первых, хватит притворяться, будто вы работаете, когда на самом деле просто не хотите оставлять меня одного.

— Ты что! — возразил было Бен.

— Да ничего подобного! — сказала и Фонтанна.

— Ну, ладно-ладно, — усмехнулся Ковбой. — Скажем так: во-первых, всю работу я буду делать сам, за себя и за вас, уж как-нибудь не надорвусь. А во-вторых, распределим обязанности: я составляю список подопечных, ты, Бен, пишешь письма, а Фонтанна занимается доставкой всей этой неофициальной, тайной почты.

Фонтанна радостно захлопала в ладоши:

— Как здорово!

Но Бен не разделял ее восторг.

— А почему это писать должен я? — спросил он недовольно.

— Потому что мы не умеем, — ответил Ковбой, хитро улыбнувшись Фонтанне.

— Как это так? — опешил Бен и недоверчиво взглянул на Фонтанну.

— Да я и в школу не ходила, — развела она руками.

Бен недоверчиво взглянул на Ковбоя.

— А я умел, да позабыл, — стал уверять Ковбой.

Бен тяжело вздохнул и с тревогой спросил:

— Вы думаете, я смогу?

Фонтанна улыбнулась, а Ковбой сказал:

— Конечно! Ведь никто тебя не просит сочинять романы. Эти люди так одиноки, что будут рады и пустому конверту со своим именем и адресом.

— Так почему бы и не посылать одни конверты, — проворчал Бен и отвел глаза.

— Бен… — сказал Ковбой.

— Бен… — сказала Фонтанна.

Бена грызли сомнения. Он вспомнил свой дневник и как он мучился над ним. Но план понравился ему не меньше, чем Фонтанне и Ковбою. Он обхватил руками голову. И вдруг почувствовал желание, какого не было уже давно… или не так давно…

— Мне надо хорошенько выпить!

Победа! — поняли Фонтанна и Ковбой. Они придвинули свои стулья поближе к нему. Фонтанна подвинула ему бокал, Ковбой схватил бутылку, щедро налил, и оба стали выжидать.

— Ну, так и быть! — Бен вскинул голову. — Но при одном усло…

Фонтанна залепила ему поцелуем рот и не дала договорить.

— Но при одном условии, — продолжил он, освободившись. — Я буду писать не письма, а одни открытки. Вдруг что-то напишу не так — тогда останется картинка.

— Шик! — сказал Ковбой.

Бен залпом выпил вино, поставил бокал на стол и возразил:

— Меня зовут Бен.

— Прости, но иногда мне страшно хочется назвать тебя Шиком! — ответил Ковбой.

— А между прочим, тебе и правда нужно имя, — заметила Фонтанна и взяла еще пару бокалов.

— Зачем? Разве плохое имя Бен?

— Хорошее, конечно. Но лучше бы его не раскрывать. Мало ли что…

Она наполнила бокалы, и они выпили втроем.

— Какое бы придумать имя? — раздумывал Бен. — Мне всегда хотелось, чтобы меня звали Констанс.

Ковбой подавился, Фонтанна вытаращила глаза.

— Но Бен, — осторожно сказала она, — Констанс — это женское имя.