Джеймс Олдридж. - Дипломат Страница 164

– Вы, должно быть, подрались с самим собой, – сказала Кэтрин. – Вы так ворочались, что меня разбудили.

– Простите, – сказал Мак-Грегор, еще не совсем очнувшись. Он опять откинулся на подушку и стал глядеть на небо, все еще находясь во власти своего кошмара. Небо было синее, и очень белые облака проворно скользили по нему, мгновенно скрываясь за горизонтом.

– У меня уши замерзли, – сказала Кэтрин.

– Наденьте шляпу, – коротко ответил он.

Она подумала, что он сердится, и сказала: – Простите, что я разбудила вас, но вы ужасно метались.

– Ну, что вы, пустяки.

– Здесь очень хорошо. – Она, видимо, и не думала о сне.

– Да, – задумчиво ответил он. – Но зачем нас сюда занесло? – Он закрыл теплой рукой озябшее ухо. – Не сомневаюсь, что есть сотня более простых и удобных способов добраться до Биджара или Сеннэ, и я сам мог бы вспомнить не менее пятидесяти. Я слишком легко согласился на эту поездку верхом.

– Дорогой Айвр, – спокойно сказала Кэтрин. – Гарольд ни за что не поехал бы в дикие дебри Курдистана иначе, как верхом на добром коне. Всякий другой способ показался бы ему неприемлемым. Я думала, что вы поняли это, когда уступили ему арабскую лошадку.

– Ему очень хотелось ехать на ней, – сказал Мак-Грегор. – Но я уверен, что очень скоро у него затекут ноги от такой езды.

– Вы вели себя очень мило, – сказала она, – хотя и сердились на него.

– Скажите, – начал Мак-Грегор, – как вы его убедили, чтобы он взял вас с собой?

– Вас это волнует?

– Конечно.

– Напрасно, – ответила она. – Я, правда, ввела его в заблуждение, но только до некоторой степени. Я вообще умею уговаривать, а в данном случае мне это далось легко, хотя он, возможно, ожидает слишком многого от меня по возвращении в Лондон.

– Поэтому он так уверен в вас? – сказал Мак-Грегор.

– А разве он уверен во мне? – со вздохом спросила Кэтрин.

– По-моему, да, – ответил Мак-Грегор и поинтересовался, чего именно Эссекс ждет по возвращении в Лондон.

– Давайте не думать о Лондоне, – сказала Кэтрин. – Сейчас мы здесь. Я готова никогда больше не видеть Лондона. – Она выпростала руки из-под одеяла и потянулась. – Я понимаю, почему вам здесь нравится больше, чем в Англии.

– В Англии вовсе не плохо… – начал он.

– Знаю, знаю, – перебила она его. – Но в этой стране чувствуется сила.

– Большинство англичан считает, что это ленивая, неповоротливая страна.

– Они ничего не понимают, – сказала Кэтрин. – Они никогда ничего не видят дальше своих дурацких козней. В такой стране, как эта, лучше быть кем угодно, но только не англичанином. Как здешние люди терпят нас? Как они могут так бесстрастно смотреть на наше пребывание среди них? Должны же они ненавидеть нас за наше вмешательство. Когда же они, наконец, поймут, что нас всех нужно выкинуть отсюда?

Она ждала от него ответа, но он только сказал смиренно: – Не спрашивайте меня, я знаю не больше вашего.

– Неправда, – горячо возразила она. – Вы знаете их язык и разбираетесь в том, что происходит. Разве они не понимают, что мы здесь для того, чтобы совать нос в их дела?

– Как они могут понять это? Кто, например, в Хаджиабаде может знать, что сеида сюда направила длинная рука департамента по делам Индии? Наше вмешательство всегда слишком косвенно и неуловимо. В Тегеране оно иногда обнаруживается яснее, но не настолько, чтобы иранцы могли понять его до конца и остановить. Для этого нужно добраться до его истоков.

– Тогда я вам советую начать с Гарольда, – резко сказала Кэтрин. – Каких еще истоков вы хотите искать?

– Мне кажется, он правильно оценил тазию.

– Ничего подобного, – сказала Кэтрин. – Вы с самого начала были правы. Что бы Гарольд здесь ни увидел, на него это никак не подействует. Если он вдруг откажется от мысли искать опоры в религиозном фанатизме, то только потому, что он питает отвращение к потаенным уголкам человеческой души, не исключая и собственной. Это не имеет ничего общего с его политическими взглядами. Он в самом деле считает большинство людей дураками, и, по его мнению, ничто не может их изменить. Ничто!

– Мне все же кажется, что тазия кое-чему научила его.

– А мне не кажется, – сердито сказала она.

Прагматист Мак-Грегор и нативистка Кэтрин поменялись ролями, но одна только Кэтрин понимала почему.

– Этот отдельный случай не должен путать ваше представление о том, что делает Эссекс, – сказала она. Мак-Грегор ясно видел ее дыхание, белое в морозном воздухе. – Вы и он добиваетесь совершенно разных вещей.

Он сказал, что это ему известно.

– Вот и делайте из этого соответствующие выводы, – сказала она.

Мак-Грегор не испытывал ни малейшего желания пускаться в сравнительную характеристику самого себя и Эссекса – ни с психологической, ни с политической точки зрения.

– Я хочу от Эссекса только одного: чтобы он беспристрастно судил о том, что видит. Если он научится думать самостоятельно, вместо того чтобы следовать политике Фокса, тогда стоило приезжать сюда.

– Никогда он не будет судить беспристрастно, пока ему нужно придерживаться определенной политики.

– В здешних условиях некоторые политические установки легко могут оказаться несостоятельными.

– Только не в глазах Гарольда, – возразила Кэтрин. – Он способен цепляться за свою позицию вопреки всему. Никакие влияния извне не поколеблют его, если он принял решение. А он уже решил проводить здесь политику Фокса.

– В этом я не уверен.

– А я уверена, – сказала она. – Не обольщайтесь относительно Гарольда и не рассчитывайте на его благородство и справедливость. Добивайтесь своего, не жалея сил.

– Я так и думаю поступать. – Мак-Грегор попрежнему лежал на спине, глядя в ночное небо. – Каждый раз, когда он будет разговаривать с кем-нибудь из агентов посольства, я буду тут же возражать ему. Я не люблю спорить с ним, но другого выхода нет, и, быть может, это на него подействует. – Он повернулся на бок, чтобы посмотреть на Кэтрин, и про себя ругнул Эссекса за то, что тому вздумалось поехать в Курдистан верхом: все тело нестерпимо ныло и даже вытянуть ноги было больно. – Хотел бы я, чтобы все уже было позади и я мог выпутаться из этого дела, – сказал он.

– Вот как? – вызывающе спросила Кэтрин. – Вы хотите оставить судьбу этой страны в руках таких людей, как Эссекс, Пикеринг и Фокс?

– Нет. Я считаю, что судьбой страны должно распоряжаться ее собственное население.

– Это не дает вам права отмахиваться от политического значения вопроса.

– Я и не отмахиваюсь.

– Так что же вы намерены делать?

– Кое-что я все-таки делаю.

– Может быть, но все это имеет узко местное значение. Вы не умеете шире смотреть на вещи. Ведь то, что здесь Делает Эссекс, – это только часть определенной политической и дипломатической программы. А что вы против этого предпринимаете?