Александр Житинский - Лестница. Плывун: Петербургские повести. Страница 16

— Чрезвычайно интересно! — прерывисто вскричал молодой собеседник, снова подбежав к окну и вперив в него блещущий мыслью взгляд. Пирошников испугался, что вот сейчас он будет замечен и поднимется невероятный шум, но бородатый человек так поглощен был своими думами, что смотрел невидяще сквозь нашего героя.

— Таким образом, получается, что покинуть замкнутое пространство объект может, лишь получив порцию энергии извне! Да! — воскликнул бородач, отвернувшись резко от окна и опершись рукой на подоконник. Другой рукою он подкреплял свою речь, производя бурные жесты. — Но с другой стороны… Вы следите за мной? С другой стороны объект, получивший энергию извне, не может тратить ее на преодоление поля… Ха-ха-ха! Ибо это поддерживает поле. Снова замкнутый круг!

Приютившийся на карнизе наш герой напряг все свои мыслительные способности, чтобы улавливать смысл произносимого и тут же, не отходя, так сказать, от кассы, прикладывать этот смысл к самому себе. Надобно признать, мало что у него получалось!

— Может быть, использовать ваше так называемое мнимое пространство? — задал вопрос из своего угла таинственный старик.

— Нет… Мнимое пространство — это совсем другое, хотя очень любопытным образом связано с замкнутым, — заметил бородач. — Там система зацепляющихся уравнений…

— Так вот, — сказал старик, и тут Пирошников наконец увидел и его самого. Старик (это и вправду был старик с обвисшими склеротическими щечками, сутулый и абсолютно лысый) подошел к своему оппоненту с тетрадкой, которую он заложил указательным пальцем. — Теперь вы понимаете, надеюсь, Андрей Модестович, что ваши выкладки, говоря мягко, нуждаются в доработке. Мысль интересная, спору нет, но сыро еще, голубчик, очень сыро.

Тут замелькали в разговоре и совсем уж непонятные термины, вроде «гамильтониана» и тому подобных, мало полезных в настоящее время Пирошникову штуковин, и старик-профессор (так решил про него наш герой), взяв под руку молодого бородача, принялся ходить с ним по комнате, в чем-то убеждая. На некоторое время они пропали из поля зрения Пирошникова, а наш герой воспользовался этим, чтобы осторожно переменить ногу на карнизе, поскольку та затекла от неудобства позы. Он решительно не знал, что же дальше предпринять. В любую минуту его могли заметить с улицы, заподозрить, поднять тревогу и прочее; в любую минуту его могли рассекретить загадочные спорщики; наконец, что хуже всего, могло случиться что-нибудь с веревкой — тогда прощай все! Однако продолжить спуск он не мог себя заставить, ибо услышанное из комнаты требовало объяснения или хотя бы намека на объяснение. И молодой человек, проклиная все на свете, продолжал стоять на карнизе, прильнув ухом к форточке.

— Хорошо, — сказал бородач немного даже устало, когда они вновь появились под окном. — Я попытаюсь изложить более связно.

— И более корректно, — напомнил старик.

— И более корректно, — повторил бородач.

— Обратите особое внимание на способы преодоления поля частицей. Я вновь возвращаюсь к нашей модели. У вас получается, что субъект, застрявший в замкнутой лестнице, никаким образом не может выбраться наружу…

— Я не исключаю такой возможности, — вяло сопротивлялся бородач.

— Нонсенс, голубчик! Посмотрите шире. В доме, кроме лестницы, могут быть, простите меня, окна. Учтите туннельный эффект.

— Ни при чем он здесь, — буркнул молодой. — Через окно не выбраться. За это могу поручиться.

Наш герой, с огромным вниманием следивший за умозаключениями ученых людей, встрепенулся, ибо последние слова бородача весьма его задели. Все сказанное он поневоле воспринял очень лично, а замечание о невозможности выбраться через окно так уж прямо записал на свой счет. На мгновение он ощутил себя игрушкой, которой распоряжаются те двое, могущие рассчитать его, Пирошникова, движения и поступки и заранее предсказать результат. Пирошникову безумно захотелось узнать, возможно ли такое, и он почти был готов позвать собеседников, крикнув в форточку что-нибудь вроде «простите, я вас перебью» или «извините, я вам не помешал?» — а затем задать пару подходящих вопросов. Но, с другой стороны, у него имелась блестящая возможность делом опровергнуть измышления бородача, спустившись сей же момент на землю. Поэтому в ту же секунду, решившись и не став дослушивать спора, он оторвался от окна и вновь повис над бездной.

На этот раз он избрал другой способ спуска и не перехватывал рук, а скользил по веревке (благо, он был в перчатках), через каждые полметра прекращая движение, чтобы не набрать опасной скорости. Будучи уже на уровне третьего этажа, Пирошников почувствовал, как веревку дернуло, и поднял голову вверх, где, к своему ужасу, увидел (вот оно!) две головы, высунувшиеся из открытого окна Наденькиной комнаты. Эти головы в шапках, опрокинутые над ним, что-то кричали, но неразборчиво, кажется, какие-то междометия. Тут же он ощутил, что веревку неудержимо тянут наверх, и стал спускаться быстрее, но встречные движения гасили друг друга и Пирошников по-прежнему оставался на той же самой высоте. Это продолжалось какое-то мгновенье, пока не кончилась веревка. Теперь наш герой висел на самом ее кончике, и был момент, когда он приказал себе разжать руки, но смалодушничал. Момент был упущен! Пирошников пропутешествовал снова мимо окна комнаты, откуда еще доносился голос бородача, но пропутешествовал уже в другом направлении, причем до его слуха все явственнее доносилось сопение и бормотание незнакомцев, которые тянули веревку наверх. Через мгновенье сильные руки подхватили под мышки нашего героя и втащили его волоком по карнизу на животе в западню, из которой он так неудачливо пытался выскользнуть.

Предсказание бородача исполнилось! Ничего удивительного, предсказания иногда исполняются, но в данном случае это было продемонстрировано в такой, я бы сказал, грубой и осязаемой форме (ладони Пирошникова горели, а щека была оцарапана о жестяной карниз), что наш герой никак не мог прийти в себя. Этому способствовало и то, что незнакомцы, оба в пальто и в шапках, втащив Пирошникова в комнату, тут же и весьма деловито связали его тою же самой веревкой и усадили на диван, после чего приступили к допросу.

— Ишь ты! — проговорил тот, что постарше, в шапке с опущенными ушами. — Средь бела дня ухитряются… Ну, говори сразу, чего упер?

Пирошников молчал, подавленный не столько нелепым подозрением, сколько возвращением на круги своя. Тогда второй, оказавшийся при ближайшем рассмотрении совсем молодым человеком, почти подростком, спросил в нерешительности у первого: