Джон Ирвинг - Последняя ночь на Извилистой реке Страница 14

— Пока я не потеряла ребенка, я даже не понимала, что хочу его.

Доминик не знал, какие слова говорят в таких случаях. А Рози продолжала:

— Мне еще никто не говорил таких прекрасных слов, как ты сегодня. Я этого никогда не забуду.

— Я их сказал не просто так. Я хочу на тебе жениться.

Рози обняла его и поцеловала в ухо. Девушка лежала поверх одеяла, Доминик — под одеялом, но его спина все равно чувствовала ее тело.

— Лучшего предложения мне не сделает никто, — прошептала его дальняя родственница.

— Думаю, мы могли бы пожениться, когда я стану чуть старше, — предположил Доминик.

— Может, и поженимся! — воскликнула Рози и снова обняла его.

«Она согласна выйти за меня или это только слова?» — терзался парень.

Аннунциата тем временем отмывала ванну. Она слышала голоса сына и Рози, но слов разобрать не могла. Более всего Нунци удивило, что ее сын-молчун вдруг разговорился. Потом до материнских ушей долетел возглас Рози: «Может, и поженимся!» Доминик говорил, не умолкая. Голос Рози становился все тише, а монологи — все длиннее. Потом они оба, как парочка влюбленных, перешли на шепот.

Аннунциата продолжала остервенело скрести ванну. Она уже не задавалась вопросом, считать выкидыш, случившийся у Рози, благом или проклятием. Теперь это не имело значения. Нунци думала о самой Рози Калоджеро. Ее приезд к ним — благо или проклятие? Нунци пустила в свой дом симпатичную, смышленую и явно эмоциональную молодую женщину, которую бросил любовник и изгнала семья. Но подумала ли она, каким искушением явится двадцатитрехлетняя Рози для ее шестнадцатилетнего, начинающего созревать сына?

Аннунциата распрямилась, отряхнула колени и направилась в кухню. Дверь комнаты сына была приоткрыта. Доминик и Рози все еще шептались. В кухне Аннунциата взяла щепотку соли и бросила через плечо. Нунци так и тянуло нарушить эту страстную беседу. Она крепилась, крепилась и все же не выдержала.

— Рози, девочка моя, прости, что вмешиваюсь, — начала Аннунциата, выйдя в коридор. — Я ведь даже не спросила, захочешь ли ты теперь вернуться в Бостон.

Нунци старалась говорить ровным, бесстрастным тоном, чтобы Рози ни в коем случае не подумала, будто ей навязывают эту идею. Нет, Нунци только проявляет заботу и спрашивает о том, чего Рози, возможно, и сама желает. Тут шепот в спальне был прерван громким вздохом.

Рози почувствовала, что первым вздохнул прижавшийся к ее груди Доминик, а следом уловила и собственный вздох.

— Нет! — донеслось из комнаты, Рози и Доминик ответили хором, как будто предварительно репетировали.

«Явно не благословение», — подумала Нунци, услышав слова Рози:

— Я хочу остаться здесь, с тобой и Домиником. Хочу преподавать в школе. Я вообще не желаю возвращаться в Бостон.

«Я ее вполне понимаю», — думала Аннунциата, вспоминая собственные чувства.

— Я хочу, чтобы Рози осталась! — крикнул матери Доминик.

«Ты-то, конечно, хочешь!» — мысленно усмехнулась Аннунциата.

Семь лет разницы. Не ощутит ли потом ее сын, каково жить с женщиной, которая старше тебя? Следом явилась совсем уж нелепая мысль: вдруг начнется война и всех молодых парней заберут в армию?.. О чем это она? Какая армия? С такими увечьями, как у ее любимого «поцелуя волка», в армию не берут.

Рози Калоджеро осталась и успешно работала в школе. Молодой повар успешно работал в своей закусочной. Настолько успешно, что закусочная к подаваемым завтракам добавила блюда на ланч. За короткое время Доминик Бачагалупо своим поварским искусством значительно превзошел Аннунциату. Лучшее из блюд ланча он приносил домой, благодаря чему мать и троюродная сестра изысканно питались. Дома Нунци и Доминик иногда готовили вместе, но такое случалось все реже и реже.

Он делал мясной хлеб с вустерширским соусом[23] и сыром проволоне и подавал горячим, со своим излюбленным соусом маринара, или холодным — с яблочным соусом. Доминик научился жарить обвалянные в сухарях куриные котлеты с пармезаном. По-итальянски это кушанье называлось «alia parmigiana». Мать рассказывала ему, что в Бостоне эти котлеты делают из телятины, однако в Берлине достать качественную телятину было трудно. (Доминик попробовал заменить телятину свининой — получилось не хуже.) Он изобрел собственное блюдо — баклажаны с пармезаном. Франкоканадцы, приезжавшие в Берлин на заработки, понимали толк в баклажанах. А еще Доминик готовил баранью ногу с лимоном, чесноком и оливковым маслом. Нунци заказывала оливковое масло в одном из бостонских магазинов. Ее сыну понравилось добавлять это масло и к курятине, и к мясу индейки; то и другое он изумительно фаршировал смесью кукурузного хлеба и колбасы и сдабривал шалфеем. Доминик освоил несколько способов приготовления бифштексов, которые подавал с фасолью или жареной картошкой. Однако молодой повар не особо жаловал картошку, а рис просто терпеть не мог. Основным его гарниром были разные сорта макарон. Доминик просто варил их и подавал с оливковым маслом и чесноком, иногда — с горошком и спаржей. Он научился мастерски тушить морковь в оливковом масле, с добавлением черных сицилийских оливок и изрядного количества чеснока. Сам он не любил тушеную фасоль, но готовил ее для лесорубов и фабричных рабочих — в основном людей старшего поколения, успевших порастерять свои зубы и не евших почти ничего другого. (Нунци презрительно называла эту публику «пожирателями тушеной фасоли и горохового супа».)

Иногда Аннунциате удавалось достать фенхель, и они с сыном делали вкусную подливу из фенхеля и сладкого томатного соуса, куда добавлялись сардины. Консервированные сардины Нунци получала из другого бостонского магазина. Сардины были замечательной добавкой к блюду из макарон, когда все это запекалось в духовке до получения аппетитной коричневой корочки и посыпалось хлебными крошками. Доминик придумал несколько собственных рецептов пиццы. По пятницам в закусочной подавали пиццу без мяса. Мясо полагалось заменять рыбой, однако рассчитывать на свежую рыбу в Берлине не приходилось. Зато сюда по железной дороге привозили большие блоки замороженных креветок. Креветки можно было готовить без опаски. Разумеется, и пиццу с креветками, и все другие сорта пиццы Доминик щедро поливал соусом маринара. Все сыры: рикотта[24], романо[25], проволоне и пармезан — приходилось заказывать в Бостоне, равно как и черные оливки. Многие свои блюда молодой повар обильно посыпал петрушкой — даже заурядный гороховый суп. Он доверял словам матери, называвшей петрушку «чистым хлорофиллом». К тому же эта зелень хорошо отбивала запах чеснока и освежала дыхание.