Тан Тван Энг - Сад вечерних туманов Страница 14

Глава 4

На следующее утро, в половине седьмого, я вышла из Дома Маджубы. Даже после более чем пяти лет лагерный распорядок не оставил меня: два последние часа сна уже не было. Спалось урывками, не давало уснуть беспокойство: как-то примет меня этот японский садовник? В конце концов я решила не дожидаться половины десятого – времени, назначенного для встречи, а отправиться в путь, как только небо достаточно просветлеет.

Сунув свиток бумаг под мышку, я тихонько прикрыла входную дверь и пошла к воротам. Воздух покусывал за щеки, а облачка изо рта, казалось, делали мое дыхание более слышным, чем обычно. Гурка за оградой точил свой кукри[53] и, прежде чем открыть мне ворота, сунул кривой клинок в ножны.

День был воскресный, и чайные посадки пустовали. В долинах слабенькими звездочками пробивались сквозь облачную пелену точки огоньков в крестьянских домах. Запахи подступавших вплотную джунглей возвращали меня в тюремный лагерь: этого я не ожидала. Я остановилась и огляделась. Луна уходила за горы – та самая луна, которую я, считай, каждый день видела на рассвете в лагере, и все же, кажется, не та. Столько времени прошло после освобождения из плена, а до сих пор, бывает, не могу поверить, что война кончилась, что я осталась в живых.

Мне припомнился разговор с Магнусом в баре клуба «Селангор» месяцем раньше, я тогда еще была заместителем государственного обвинителя. Возвращаясь к себе в прокуратуру по завершении дела, я срезала путь и пошла по узкому проулку позади дворов. Повернув за угол, я увидела, что путь мне преградила толпа. Мужчины в белых рубахах и черных брюках устанавливали объемные бумажные изображения японских солдат, сделанные в полный рост и наглядно представлявшие, как тех потрошили демоны преисподней. Я слышала о таких обрядах, но никогда их не видела. Совершались они для того, чтобы ублажить души убитых японцами – души, блуждающие безымянно по всей вечности.

Стоя позади толпы, я смотрела, как даосский священник в полинялом черном одеянии звонил в колокольчики и вычерчивал в воздухе невидимые слова заклинаний кончиком своего меча. Потом бумажные фигуры предали огню, жар пламени заставил толпу раздаться. Повсюду вокруг меня люди завывали и падали на колени, когда пепел взметнулся в небо, оставляя в воздухе запах обуглившейся бумаги и краски. По-видимому, души были умиротворены, однако я ощутила, как гнев с новой силой вспыхнул во мне, когда толпа разошлась. Понимая, что теперь до конца дня не смогу сосредоточиться на работе, я решила отправиться в библиотеку клуба «Селангор». Магнуса я не видела лет одиннадцать-двенадцать, но узнала его в вестибюле – повязка на глазу запомнилась – и окликнула. Магнус стоял в группе мужчин, сдававших сотруднику клуба оружие, и, услышав свое имя, оглянулся, силясь припомнить, кто я такая. Когда я назвала свое имя, лицо его расцвело улыбкой и он настоял на угощении – пригласил выпить по кружечке. Мы сели за столик на веранде, выходившей на игровое поле для крикета, паданг, с видом на судебные здания.

– Парень! – подозвал Магнус официанта (пожилого китайца) и заказал нам выпить. Верхний вентилятор крутился вовсю над нашими головами, но был не способен разогнать влажность. Часы над зданием суда прозвонили, их звон перелетел через паданг. Было три, обычная орава плантаторов и юристов не должна была нагрянуть, по крайней мере в течение ближайших двух часов.

Магнус сообщил, что приехал в К-Л взять деньги в банке «Надежный» для выплаты зарплаты своим рабочим.

– Я слышал, твои родители теперь в К-Л живут, – сказал он. – Никогда бы не подумал, что твой отец когда-нибудь решится уехать с Пенанга. Твоя мама…

Магнус понизил голос и пристально глянул на меня:

– Как она?

– У нее бывают хорошие дни, бывают и плохие, – ответила я. – К сожалению, плохие случаются чаще.

– Знаешь, я пытался навестить ее. Это было сразу после твоего отъезда в Англию. Но твой отец не позволил. Думаю, он никому не дает ее видеть.

– Она слишком сильно расстраивается, когда кто-то, кого она не узнает, заговаривает с ней, – объяснила я. – А сама она с трудом узнает большинство людей.

– Слышал, что случилось с твоей сестрой. Ужасно! – произнес он. – Я всего раз с ней встречался. Помню, она активно увлекалась садоводством.

– Она всегда мечтала создать свой собственный японский сад, – кивнула я.

Магнус изучающе оглядел меня, взгляд его скользнул вниз, на мои руки, прежде чем снова подняться к моему лицу.

– Создай его за нее. – Его палец поправил тесемку повязки на глазу. – Ты могла бы сделать Сад Памяти для нее. Не уверен, что ты помнишь, но мой сосед – японский садовник. Поверишь ли, был садовником самого императора! Может, он согласится выручить тебя. Ты могла бы попросить его создать сад для… Да, попроси Аритомо устроить сад для твоей сестры.

– Он же джап! – презрительно сморщилась я.

– Ну, знаешь, если нужен японский сад… – забурчал Магнус. – Аритомо в войне не участвовал. И если б не он, половину моих рабочих загребли бы и отправили куда-нибудь на рудники или вкалывать до смерти на железной дороге.

– Им придется повесить своего императора, прежде чем я попрошу кого-то из них о помощи.

Он недовольно уставился на меня: казалось, у него вся сила утраченного глаза перешла в здоровый, удвоив его остроту.

– Эта ненависть в тебе… – заговорил он, немного погодя, – тебе нельзя позволять ей вредить твоей жизни.

– Это выше моих сил, Магнус.

Официант вернулся с двумя запотевшими кружками пива. Магнус одним глотком опорожнил половину своей и отер рот тыльной стороной ладони.

– Мой отец разводил овец. Мать моя умерла, когда мне было четыре года. Меня сестра вырастила, Петронелла. Мой старший брат, Питер, учительствовал в Южной Африке. Когда началась война… я о Бурской войне говорю, о второй… я пошел добровольцем. Меньше чем через год попал к англичанам в плен и меня переправили в лагерь для военнопленных на Цейлоне. – Он опять поднес к губам кружку, но потом, даже не пригубив, тяжело опустил ее на стол. – Я дрался себе где-то далеко с англичанами, когда однажды утром на нашей ферме появились солдаты Китченера[54]. Па был дома. Он затеял драку. Его пристрелили, а затем сожгли наш дом.

– А что случилось с вашей сестрой?

– Ее отправили в концентрационный лагерь в Блумфонтейн. Питер пытался ее вытащить оттуда. У него жена была англичанка, но даже ему не разрешили наведаться в лагерь. Петронелла умерла от тифа. Или, может, не от тифа… Позже выжившие говорили, что англичане добавляли заключенным в еду растертое стекло.