Чарльз Буковски - Первая красотка в городе Страница 11

— ага, — подтвердил я.

— тогда, чуваки, он надирается еще и выкладывает мне. он-де изобрел механическую бабу, которая мужика выебет лучше любой женщины в истории! плюс никаких «котексов», никакого говна, никаких наездов!

— я ищу, — сказал я, — такую бабу всю свою жизнь.

Тони рассмеялся:

— все ищут. я решил, что он ненормальный, конечно, но как-то ночью после закрытия он завел меня к себе в ночлежку и вытащил из красного чемодана свою ЕБЛИВУЮ МАШИНУ.

— и?

— будто в рай попадаешь, а не сдох.

— давай конец угадаю? — предложил я Тони.

— валяй.

— Фон Брашлиц и его ЕБЛИВАЯ МАШИНА сейчас у тебя наверху сидят.

— а-га, — протянул Тони.

— сколько?

— двадцатка с рыла.

— двадцать баксов с машиной поебаться?

— он превзошел все, что бы нас ни Создало. сами увидите.

— да Филин Пити у меня за доллар отсосет.

— Филин Пити-то ништяк, только он — не изобретение, которое положит богов на лопатки.

я сунул ему 20.

— ну, Тони, гляди у меня: если ты это по жаре приколоться решил, считай, лучшего своего клиента ты уже потерял!

— ты же сам сказал, что мы тут все равно чокнутые. дело твое.

— правильно, — сказал я.

— правильно, — поддакнул Индеец Майк, — и вот мои 20.

— я только 50 процентов получаю, вы должны меня понять. остальное Фон Брашлицу идет. пенсия в 500 баксов — не сильно много с инфляцией и налогами, а Фон Б. к тому же шнапс хлещет как сумасшедший.

— пошли уже, — сказал я, — 40 баксов у тебя есть. где эта бессмертная ЕБЛИВАЯ МАШИНА?

Тони поднял створку в стойке и сказал:

— проходите сюда. подниметесь по задней лестнице — просто подниметесь, постучите, скажете: «нас Тони прислал».

— что, в любую дверь?

— № 69.

— ох ты ж черт, — сказал я. — ну еще бы.

— ох ты ж черт, — передразнил Тони. — лучше яйца в кулак собери.

мы нашли эту лестницу, поднялись.

— Тони прикола ради на все пойдет, — сказал я.

идем дальше, вот она — дверь № 69.

я постучал:

— нас прислал Тони.

— ах, заходите же, джентльмены!

сидит там такой старый похотливый шизик, в руке стакан шнапса, очки с двойными линзами. прямо как в старом кино. у него была, видимо, гостья — молоденькая, даже слишком молоденькая, на вид и хрупкая, и сильная.

она закинула ногу на ногу, мелькнув всем, чем надо: нейлоновые колени, нейлоновые ляжки, и вот этот крошечный просвет, где заканчиваются длинные чулки и едва намечается полоска голого тела, она вся была сплошной попкой и грудями, нейлоновые ноги, смеющиеся иссиня-чистые глаза…

— джентльмены — моя дочь, Таня…

— что?

— ах да, знаю, я так… стар… но точно так же, как существует миф о черных с их вечно огромными елдаками, есть еще и миф о старых грязных немцах, которые никогда не прекращают ебстись. верьте во что хотите, это моя дочь Таня, так что…

— приветик, мальчики, — рассмеялась она.

тут мы все взглянули на дверь с надписью: КОМНАТА ДЛЯ ХРАНЕНИЯ ЕБЛИВОЙ МАШИНЫ.

он допил шнапс.

— так, значит… вы, мальчики, зашли ПОЕБАТЬСЯ как никогда в жизни, я?

— Папа! — сказала Таня. — неужели всегда нужно быть таким грубым?

Таня снова скрестила ноги, на сей раз задрав повыше, и я чуть не кончил.

потом профессор хлопнул еще стакан шнапса, встал и подошел к двери с надписью: КОМНАТА ДЛЯ ХРАНЕНИЯ ЕБЛИВОЙ МАШИНЫ. повернулся к нам, улыбнулся, а затем очень медленно отворил дверь, зашел внутрь и выкатил эту штуковину на какой-то больничной койке с колесиками.

совершенно ГОЛУЮ глыбу металла.

проф подкатил эту фиговину прямо к нам и замычал дурацкую песенку — вероятно, что-то из немецкого.

глыба металла с такой дырой посередине. у профессора в руке появилась масленка, он ткнул ею в дырку и давай закачивать внутрь хренову тучу масла. по ходу мыча свою безумную немецкую песенку.

он все качал и качал, потом оглянулся через плечо, сказал:

— славно, я? — и снова отвернулся, и качал себе дальше.

Индеец Майк взглянул на меня, попробовал рассмеяться, вымолвил:

— черт побери… нас опять отымели!

— ага, — ответил я, — я уже, наверное, лет пять не ебся, но будь я проклят, если засуну хуй в эту кучу свинца!

Фон Брашлиц расхохотался, подошел к шкафчику с пойлом, отыскал еще одну чекушку шнапса, начислил себе хорошенько и уселся перед нами.

— когда мы в Германии начали понимать, что война проиграна, а петля затягивается — до самой последней битвы за Берлин, — мы поняли, что война поменяла суть: подлинная драка разгорелась за то, кто побольше немецких ученых себе захапает. кто бы ни цапнул побольше, Россия или Америка, — именно они первыми доберутся до Луны, первыми до Марса… все, что угодно, сделают первыми. не знаю уж, как там на самом деле у них вышло… по количеству или в смысле научной силы мозга, знаю только, что до меня американцы добрались первыми, вытащили меня, увезли в машине, дали выпить, уперли дуло в висок, наобещали кучу, орали как ненормальные. я все подписал…

— ладно, — сказал я, — довольно истории, я все равно свою письку, свою бедную маленькую письку не собираюсь совать в эту глыбу сталепроката — или как там она у вас называется! Гитлер точно чокнутый был, если с вами нянчился, лучше б до вашей задницы первыми добрались русские! верните мне мои 20 баксов!

Фон Брашлиц рассмеялся:

— хииихииихииихи… это же всего-навсего моя маленькая шутка, найн? хиихиихиихиии!

он запихал гору свинца обратно в чулан, захлопнул дверь.

— ох, хихииихи! — и еще чуток отпил шнапса.

затем Фон Б. налил себе еще. ну он и хлещет.

— джентльмены, я — художник и изобретатель! моя ЕБЛИВАЯ МАШИНА — на самом деле моя дочь, Таня…

— опять шуточки, Фон? — спросил я.

— никаких шуточек! Таня! подойди и сядь джентльмену на колени!

Таня расхохоталась, встала, подошла и села мне на колени. ЕБЛИВАЯ МАШИНА? я не мог в это поверить! кожа как кожа — или ею казалась, — а язык, вкручиваясь мне в рот, когда мы целовались, был отнюдь не механическим, каждое движение его отличалось от прежнего, отвечало на мои.

и я приступил: сдирал с ее грудей блузку, исследовал трусики, распалился сильнее, чем за все последние годы, а потом мы с нею сплелись; уж и не знаю как, но мы оказались на ногах — и я взял ее стоя, руками вцепившись в ее длинные светлые волосы, загибая ей назад голову, а потом скользнул пальцами вниз, раздвигая ей ягодицы, и пихал, пихал, она кончила — я почувствовал в ней биение и тоже влился.

лучше ебли у меня вообще никогда не было!