Белая мгла - Абдулла Мурадов Страница 29

Я почувствовал руку Байрама у себя на колене.

— О чем задумался? — спросил он.

— Разве не о чем?.. Думаю, как жить дальше.

— С Донди связей не налаживаешь?

Я вздрогнул, услыхав имя, которое всеми силами старался забыть. Откуда Байрам знает про Донди? Может, Эджегыз раскрыла ему мои секреты? Я внимательно посмотрел на брата, стараясь угадать, что он намерен сказать мне. Я был зол на Донди, слов нет. Но мне не хотелось, чтобы о ней думали плохо другие. А с Байрамом я вообще бы предпочел не разговаривать о ней: я считал, что Донди пренебрегла мной, и мне было стыдно перед братом. Я молчал. Байрам заговорил сам:

— Ты уже взрослый. Худое от добра отличить можешь. Прежде чем совершить серьезный поступок, хорошенько обдумай… Мать как-то говорила, что ты этой девке письма писал. Просила поговорить с тобой. Знал я, что разговор этот будет неприятным для тебя, и все откладывал. Теперь не могу не выполнить того, что обещал ей…

— О чем ты, Байрам-ага? Донди давно нет в ауле.

— Я к тому, что не надо было ей писем писать. Ни к чему это, она — жена своего мужа.

— Я не знал, что ее выдали замуж!

— Хотя бы и не выдали. Не следовало тебе с ней связываться. Думаю, незачем напоминать, какое горе Торе-усач причинил нашей семье.

— Но при чем тут Донди?..

— Он подрубил нашу семью под самый корень, — продолжал Байрам, будто не расслышав моего вопроса. — И ты намеревался породниться с ним?

— Разговор этот ни к чему теперь, Байрам-ага, — сказал я раздраженно. — И не надо равнять Торе-усача и Донди.

— Яблоко от яблони не далеко катится.

— Байрам-ага, зря ты так…

— Я к тому… чтобы предупредить тебя… чтобы ты не вздумал с девкой этой связей искать…

— Это теперь невозможно, ты же знаешь, Байрам-ага. У Донди теперь свой хозяин…

— Она сбежала на днях от своего богом данного мужа! Давеча Торе-усач приходил ко мне на работу справляться о дочери. Говорит — в глаза мужу сказала, что у нее есть возлюбленный, мол, в Ашхабаде учится. Видать, в тебя метит: из нашего аула сейчас никого в Ашхабаде нет, кроме тебя… Вот и приперся Торе-усач ко мне. От злости красный, как свекла. Кулаками махает, грозится, что, если Донди укрылась в нашем доме, не сносить никому из нас головы…

— А ты что?..

— Тьфу!.. Мне на его угрозы плевать! Я сказал ему, что нам не нужна сучка, бегающая от одного кобеля к другому. На том и расстались.

— Байрам-ага!..

— Что ты орешь, я ведь не глухой.

— Не говори так про Донди! Ты не знаешь ее. Если бы только была мама живой…

— Она бы погнала твою Донди метлой, появись она у нашего порога.

— Неправда! Наша мама была доброй….

— Но не к таким, как Торе-усач, погубившим ее молодость!

— Мама умела подниматься выше личных обид.

— Да, ты прав, она забывала личные обиды. Но когда дело касалось ее сына… Она никогда бы не смогла простить Торе-усачу, что ее дети познали безотцовщину!

— Если бы Донди сама пришла к ней и объяснила…

— Приходила! — бросил резко Байрам и осекся. Кажется, с его языка сорвалось то, чего он не собирался говорить.

— Приходила?.. Донди приходила к нам? — от волнения едва выговаривая слова, переспросил я.

Байрам устало провел рукой по бледному лицу, словно вытирая выступивший пот. Полез в карман за сигаретами. Когда прикуривал, руки дрожали. Глубоко затянулся. Запахло едким дымом. Облачко комаров переместилось в сторону и стало виться над жующим траву теленком. Тот мотнул недовольно головой и начал обмахиваться хвостом.

— Она приходила, когда была уже просватанной. Узнать твой адрес пришла… Но мы сами еще не получали от тебя писем. Поэтому не могли дать ей твоего адреса… Она сказала, что не хочет возвращаться домой, и плакала. Намекала, бесстыжая, чтобы оставили ее у себя…

— А мама? Мама что?..

— Сказать правду, наша мама ласково с ней обошлась. Даже чересчур ласково. Погладила ее по голове, слезы вытерла платком и стала внушать, что не резон такой молодой девушке нарушать древний обычай предков, что она должна вернуться к себе домой и вверить себя судьбе. Должна, дескать, принадлежать тому, за кого просватана, кого бог предназначил ей. А та — совсем, видать, совесть потеряла — в глаза нашей матери глядит и, давясь слезами, говорит такое: «Мне бог Дурды предназначил, его люблю…» Можешь мне поверить, даже после этих слов мать не прогнала ее. А только немножко задумалась. Лицо строже сделалось. Сказала она ей: «У Дурды, милая ты моя, своя дорога. Иди и ты своей дороженькой». С этим и проводила ее до двери…

— Неужели мама могла так поступить?

— Ты считаешь, мы должны были ее оставить у себя?

— Я не знаю…

— Трудно представить, чем все это могло бы закончиться. Ты же знаешь нрав Торе-усача и его родичей.

— Но потом же вы могли дать ей мой адрес! Должна же была она мне что-нибудь написать!

Байрам расстегнул карман гимнастерки. Извлек сложенную вчетверо, стертую на сгибах бумагу, вырванную из ученической тетради. Молча протянул мне и удалился. Я торопливо развернул листок и тотчас узнал крупный, размашистый почерк Донди:

«Дурды! В жизни, оказывается, не так просто все, как нам казалось. В тот самый черный для меня день, когда ты уехал, меня просватали — сшили мне саван. Я ждала твоих писем, как спасения, но ты почему-то молчал… Я справлялась о тебе у твоей мамы. Может, мне не следовало этого делать, но твои родные в тот день были для меня соломинкой, за которую хватается утопающий. Думаю, ты за это на меня не рассердишься.

Иногда я вспоминаю старинную легенду о Скале неверности, помнишь? За юношей и девушкой, любящими друг друга, гнались враги. Путь им преградил обрыв, а внизу бушевала река. Первым в кипящие волны бросился юноша. А у девушки, оставшейся одинокой на берегу, не хватило смелости. Враги окружили ее и полонили. Увидев это, юноша поплыл обратно. Но у него не хватило сил, и бурная река поглотила его… С той поры этот каменистый обрыв люди называют Скалой неверности. Но справедливо ли это? Разве девушка виновата, что, оставшись одна, не смогла пересилить врагов? Ведь она слабее юноши — поэтому побоялась, что не справится с волнами. По-моему, он должен был броситься в поток, держа ее за руку, чтобы не дать ей утонуть…

Эта легенда такая же древняя, как наши обычаи. Но мне хочется