Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев Страница 25

— Эх, Клавдя, Клавдя! К чему эти твои выдумки? Чего ты парнишке голову морочишь? На его молитвах хочешь в рай въехать? Держись крепче, а то вывалишься. Ну и, попал Терёша в руки! Ничего, подрастай, голубчик, в попы не попадёшь, человеком будешь. Знают чудотворцы, что мы не богомольцы…

Михайла не вытерпел, вскочил с места, закричал:

— Ты не гляди, Клавдя, на Туркины насмешки! На том свете с тебя спросится. Терёшку-то знай просвещай, на пользу пойдёт.

Просить об этом Клавдю не было надобности, она и без того щедро и без устали набивала детскую голову однообразными скучными нравоучениями. Вот и сейчас, как только ушёл от них Турка, она стала долго и терпеливо разъяснять Терёше, где находится рай и что он собою представляет.

— А сколько вёрст до рая? — спрашивает тётку Терёша. — Журавли туда могут долететь? Они всех выше летают.

— Вёрсты туда не меряны, — отвечает Клавдя, — ни журавли, никакие птицы туда не летают, да бог их туда и не пустит.

— Почему не пустит?

— Нельзя их, дитятко, в рай, они там всё лоно загадят. И опять же на земле без птиц нам невесело будет. А в раю свои птички, с человечьим ликом и поют «иже херувимы».

— А какое это самое лоно?

— Лоно? — Клавдя, подумав, поясняет: — Это такая бархатная, с цветами, постилка во весь рай. На лоне детские души играют, наслаждаются хорошей жизней…

Терёша слушает Клавдю и соображает, что действительно в раю неплохо. Но ему непонятно, как это рай на небесах держится.

— Рай, дитятко, держится высоко-высоко, на воздусях, — поясняет Клавдя, — выше облаков, на седьмом небе, там, где солнышко. А солнышко — это и есть богово лицо. Потому на него и, смотреть долго нельзя грешным людям.

— У-у, как высоко! А кто там, в раю, бывает? — не унимается Терёша. — Тятя с мамой там?..

— Как же, держи карман шире! — вмешивается Михайла. — Много тебе бога просить надо, чтобы Иван с Марьей туда попали.

— В раю праведники живут, ангелы там и бог стремя лицами, самый главный надо всеми, — отвечает Клавдя.

— А чего они там едят?

— Поди-ко, не редьку с квасом, духом божьим все сыты, — начинает злиться Клавдя. — Больно любопытен, всё-то тебе знать надо.

Терёша не замечает её ворчливого тона.

— А от духа божия вкусный дух, как от тёплого пирога, понюхаешь — и сыт?

— Дурак! — злится Клавдя. — Тебя учить — всё равно что дохлого лечить, никакого проку, всё по-своему переворачиваешь.

Они недолго молчат. Клавдя берётся за прялку, а Терёша лезет спать на полати, но ещё и оттуда исподтишка поглядывает на тётку и осторожно спрашивает, снова вызывая её на откровенный божественный разговор:

— А чего там растёт, в раю?

— Цветы разные, яблоки, ягоды всякие.

— Кислые или сладкие?

— Только сладкие.

— Эх, жаль, нельзя нашим попихинским ребятам туда попасть, — вот бы поворовали!

— Ну и дурак ты! Да разве можно в раю воровать! Бог всё видит.

— Я в рай попаду, — продолжает размышлять Терёша, — не буду воровать и попаду.

— Да попасть в рай трудно, Терёша, только святые да праведные туда угадывают, да детские безгрешные душеньки.

— А ты, тётка, видала душу?

— Нет, дитятко, и никто её не видел. Она маленькая и невидимая.

— Как зайчик от солнышка? — догадывается Терёша.

— Вот, вот! Светлая, святая и в руки не возьмёшь.

Терёша долго что-то думает, молчит. И вдруг ему приходит в голову случай, недавно происшедший в соседней деревне: там упал в колодец трёхлетний ребёнок и утонул.

— Скажи, тетка, а из колодца достали ангелы душу?

— Как же, обязательно достали.

— Так мокрую и достали?

— Ничего, бог обогреет и высушит.

— На что ему эти души?

— Как на что? На утеху. Бог любит детские души. Хорошо там, Терёша, всё готовенькое, ни заботушки, ни печали…

Подобные Клавдины наставления не пропадали даром. Как-то Терёша вздумал попасть на небо, но, к счастью, ему помешали. А было это так. Однажды в жаркий летний полдень Терёша устал от беготни с ребятишками и остался один на речке Лебзовке. По бережку, заросшему одуванчиком и белой ромашкой, он дошёл до моста и взобрался на перила. Свесив с перил босые ноги, Терёша стал любоваться на протекавшую под мостом речку. Сначала он заметил на поверхности каких-то букашек, чёрных, быстроногих. Затем на дне реки он увидел гладкие, серые камни и мелькавших щук и пескарей. Потом в глазах его отчего-то помутилось, и ни букашек, ни пескарей, ни даже камней он уж не видел. В реке отразилось во всю ширь голубое глубокое небо. Лучистое, горячее солнце оказалось в воде у Терёши под ногами и будто бы звало его к себе в гости, чтобы вместе с ним порезвиться на мягких, пушистых облаках. Терёше пришли в голову Клавдины наставления, он захотел попасть на небеса. Ему показалось, что небо, и, солнце, и рай, стало быть, — всё под мостом…

Поблизости на речке стирала бельё Анюта — мать Менуховых ребятишек. К счастью Терёши, она заметила, как он упал с моста, и, быстро прибежав, не раздеваясь, только подоткнув подол, решительно кинулась в воду. Бесчувственного Терёшу она вынесла на берег, сразу же, не теряя ни минуты, покачала его и, задыхаясь, понесла на руках в Попиху. Там кое-как Терёшу отходили.

В деревне к этому случаю отнеслись безразлично. Только Алексей Турка в первое же воскресенье купил в селе пять аршин ситцу, розового в клетку, два — Терёше на рубаху подарил, три аршина Анюте Менуховой на кофту дал и сказал ей:

— Молодец, баба! Медаль бы тебе следовало за спасение чужого ребёнка! И кто тебя ещё хоть раз Свистулькой назовёт — скулы сворочу…

XIV

Тот год для Михайлы был удачен: заднесельская и кумзерская ярмарки дали ему дохода от продажи сапог не одну сотню рублей. Ещё другое счастье привалило Михайле: совсем нежданно-негаданно пришли сваты из Беркаева и Шилова и уговорили Михайлу выдать замуж обеих дочерей. От больших расходов на свадьбы и приданое избавился скряга-мужик. Женихи нашлись нетребовательные: один — сапожник, другой — роговых изделий мастер. В Попихе до масленицы были две свадьбы, но без больших гостей и перепоя, как это было в расточительную свадьбу Ивана с Дарьей Найдёнковой.

Последнюю зиму катался Терёша с ребятами на салазках с горушек, лепил из снега «бабу», а когда зябко бывало, сидел у Менуховых в избе и обучался картёжной игре в «пьяницы» и «акульки».

— Пусть пока пошляется мальчуган, побегает, а на будущую зиму отдадим в училище, там его протрут с песком, — говорил Михайла и однажды даже «разорился» на три копейки —