Два очка победы - Николай Павлович Кузьмин Страница 23

после упорного сражения всегда поднимало его в своем мнении, укрепляло веру в себя. В тот вечер Скачкову задали вопрос, спросили его мнение как игрока: что же все-таки такое современный футбол — развлечение, страсть, забава от избытка сил или же… И все умолкли, ожидая, что он скажет. Сначала, стесняясь тишины и устремленного к нему внимания, он опустил лицо и принялся сплетать и тискать пальцы (Клавдия потом очень похоже представила, как он замямлил, занудил: «Понимаете ли…» да «это самое…) Все же победный матч, с которого они явились в гости, помог ему преодолеть проклятую застенчивость — мало-помалу он разговорился. Для него самого, да и не только для него одного, футбол не был ни развлечением, ни забавой. Иначе он не играл бы до сих пор, не режимил, не рисковал. Да и зрители, что тянет их с такою силой на стадион? Разве одна жажда забавы, развлечения? Футболист, забивший гол, ликует вместе со стадионом, а стадион ликует вместе с ним. И в этом-то как раз магия футбола, спорта вообще — зрители на трибунах не просто холодные очевидцы чуда, а самые горячие соучастники. Пускай их место на трибуне, вдалеке от поля, но все равно они сражаются вместе с обеими командами и после матча еще долго не могут остыть. Ну, а что касается самих ребят, самих футболистов… Скачков по себе знал: в футболе, в спорте заложено что-то более значительное и весомое… более государственное, что ли! Особенно ощутимо это за границей, вдали от родины, — даже если просто сидишь на скамейке запасных. Недаром же у каждого спортсмена во всю грудь вершковое название страны, а в честь победителей исполняется гимн и поднимается государственный флаг! Отсюда и стремление парней на поле… Тот же Пеле, король футбола, когда в Лондоне на чемпионате мира его намеренно калечили португальские защитники, Пеле профессионал, ноги — его хлеб, а все же он, хоть и травмированный, не уходил с поля, помогал своим, как мог. А наш Тищенко в финальном матче в Мельбурне? Со сломанной ключицей, с рукой на перевязи, он не только не покинул поля, но и помог «сделать» решающий гол, принесший советским футболистам золото Олимпиады, Так что… это самое… парни, конечно, поиграют, пока могут, а потом возвратятся на свои места: в цеха, в мастерские, в учреждения и станут жить, как все. Одни, быть может, станут приходить на стадион, смотреть с трибун, другие сядут в кресло перед телевизором, третьи же, возможно, и совсем забудут о футболе, но все равно — футбол для них был важной частью жизни и не исчезнет без следа. Чему-то он их научил, что-то оставил в них и это будет помогать им в жизни до конца, — по неким неминуемым законам продолжения…

И по тому, какая наступила за столом уважительная тишина, он понял, что слова его дошли. Правда, собирались в тот вечер люди, в общем-то имевшие понятие о спорте: кто-то лазал с ледорубом в горы, прыгал с парашютом, занимался лыжами, пинг-понгом, баскетболом. Научные сотрудники, как пояснила по дороге из гостей Клавдия.

В тот вечер они впервые возвращались молча, она сидела рядом с ним в машине и, признательно полузакрыв глаза, склонила голову на его плечо. Но так бывало редко, очень редко, потому что откровения ему давались трудно, — все та же выучка покойного отца, который позволял заглядывать к себе не всякому, но если уж пускал кого, так принимал, как дорогого гостя…

…На руках отца Маришка чувствовала себя как дома и всячески развязничала перед маленьким Звонаревым. Раза два она роняла мячик, и Скачкову приходилось с усилием наклоняться, чтобы его подобрать. Сынишка Звонаревых сидел смирно, как в гостях.

— Пап, куда это мы идем и идем?

— Мы… — усмехнулся Скачков. — Мы пахали!

Он слегка задыхался — ребятишки оказались тяжеленькими. На руках Скачкова они покачивались в такт его широкому размашистому шагу. Слева, на краю кукурузных Зарослей, стояла плотная стена пирамидальных тополей, закрывая озеро. С озера доносились крик и смех купальщиков. Впереди, со стороны тренировочного поля, раздавался редкий стук мяча, На слух Скачков привычно определил, что это вот мяч с высоты ударился о землю и подскочил — один подскок, другой и целая серия помельче, а вот это уже настоящий прицельный удар — крепкий хлест обутой ноги, после чего наступала продолжительная пауза.

Выбравшись из зарослей, Скачков увидел на широком пространстве зеленого поля одинокую фигуру в трусах и бутсах, пригляделся — Соломин. Голая спина, голые ноги. Поддергивая на худом запавшем животе трусы, Соломин трусцой гонялся за мячом, иногда сильно поддавал его вверх, в самое небо, и, дожидаясь, ловил на ногу, не допуская отскока, или позволял ему подскакивать до тех пор, пока не пропадала в нем упругая сила и он не успокаивался на шелковистой ровной травке. Тогда Соломин разбегался и сильно бил, прицеливаясь по воротам. Мяч шел не прямо, а по кривой, как бы огибая воображаемую «стенку».

— Стучишь, Сашок? — окликнул Скачков, спуская с рук детишек на зеленый и ухоженный газон футбольного поля. — Побегайте пока, ладно? Мариш, сандальку не потеряй.

Выпростав из сетки мяч, Соломин короткими прикосновениями ног подвел его к Скачкову.

— Гоняю помаленьку.

— Я думал, ты купаешься.

— Да ну! Есть когда… — Выворачивая локоть, он утер лицо и долго дул на голую, залитую потом грудь. Солнце поливало без пощады.

— Смотри, Сашок, пар пропустишь. Пар сегодня — не вылезал бы!

Не отвечая, Соломин подцепил мяч на ногу, покачал его как на ладони, подкинул, принял на колено, затем опять спустил и забалансировал, удерживая его на самом кончике носка.

— Геннадий Ильич, правду говорят, что у нас Степаныча снимают?

Скачков удивленно посмотрел на него:

— Кто это тебе сказал?

— Да говорят… — Соломин, не поднимая головы, манипулировал мячом.

— Ерунду болтают! Кто-то, видно, здорово этого хочет.

Придерживая мяч, Соломин глянул на Скачкова быстро, недоверчиво. Но нет, поверил. Поверил и с облегчением послал мяч бегавшим возле ворот детишкам.

— Я тоже думаю, Геннадий Ильич: как это можно? Да и ребята…

— Чушь! Болтовня! Так и ребятам скажи.

Заплакала Маришка, и Скачков увидел, что она лежит на траве, а возле нее с растерянным видом топчется маленький Звонарев.

— Я не хотел… — оправдывался он. — Она сама.

На поле он оказался игроком азартным, напористым и ни за что не отдавал мяча. Маришка упала от столкновения.

— Мы сейчас так сделаем, — распорядился Скачков, помогая дочери подняться. — Ты, Вовик… Тебя ведь Вовиком зовут?

— Саша я! — сердито оборвал его маленький Звонарев.

— Саша? Ты скажи! Еще один Саша. Ну вот, значит, вас двое Саш и будет.