Правило 24 секунд - Юля Артеева Страница 9

Маша

Оставшийся день я сражаюсь с собственными эмоциями. Стараюсь отвлечься на болтовню с Карповой и Сокольской и ловлю редкие моменты близости со Славой, когда удается пересечься с ним где-то в школьных коридорах. И получается вполне удачно.

Но после последнего урока возмездие догоняет меня. Гордей ловит меня за локоть в коридоре и говорит:

– Рыжик, я ответа не услышал. Форму взяла?

– А что?

Он ухмыляется:

– Ты знаешь, что. Поразглядывать хочу.

– Наумов, – шиплю предупреждающе.

Мы стоим слишком близко, я чувствую тепло от его тела, а его пальцы до сих пор сжимают мой локоть. Стыдно, безумно стыдно признаваться самой себе в том, что все эти ощущения – приятные. Против воли ловлю их каждой клеточкой своего организма. Это ведь ничего? Я же ничего плохого не делаю?

Но, представив в аналогичной ситуации Славу, я внезапно трезвею. Моргаю в попытке разрубить этот чудовищно эмоциональный зрительный контакт. Аккуратно выворачиваюсь из захвата Гордея и отступаю на шаг.

Произношу максимально ровно:

– Форму взяла. Мы сегодня занимаемся?

Наумов смотрит на меня сверху вниз, какое-то время молчит, видимо, оценивая смену моего настроения. Потом чуть откидывает голову назад и улыбается.

Отвечает с иронией:

– Занимаемся.

Я снова чувствую, как предательски теплеют щеки. Никогда еще не встречала такого, чтобы люди смотрели вот так. Как будто он с меня не только одежду глазами снимает, но и всю кожу, слой за слоем.

Вздыхаю преувеличенно тяжело и говорю:

– Слушай, окей. Давай поможем друг другу с уроками. Но усмири свои тестостероновые шуточки. Дай мне список работ.

Протягиваю ладонь и нетерпеливо трясу ею в воздухе. Гордый достает из спортивной сумки лист бумаги и протягивает его мне, но в последний момент отдергивает.

Говорит:

– Обменяю на список твоих нормативов.

– Справедливо, – соглашаюсь угрюмо.

Какое-то время изучаем задания друг друга, так и стоя посреди коридора.

Я долго блуждаю взглядом по перечню, с трудом концентрируясь. Когда у меня выходит, почти задыхаюсь от возмущения. Поднимаю взгляд на Гордея, и он интересуется:

– Ну что, ты в афиге?

– Это несправедливо! Твой список гораздо длиннее!

– Я еще не видел, как ты отжимаешься, мандаринка.

– У меня, – рычу, с хрустом сжимая бумагу в кулаке, – есть имя!

Наумов начисто игнорирует мою ремарку и продолжает:

– Возможно, я в гораздо худшем положении.

– Придурок, – выдыхаю сердито.

Но остаюсь стоять на месте. Почти ненавижу себя в этот момент, потому что мне рядом с Гордеем приятно и очень волнительно, интересно, интригующе и безумно страшно. Уговариваю себя, что это только ради задания и нормальной оценки в аттестате. Глупо будет испортить стройный ряд пятерок одной тройкой по физре, верно?

С высоты своего роста Гордей наклоняется ко мне и понижает голос:

– Ну что? Пойдем? Позанимаемся?

Последнее слово у него выходит особенно двусмысленным. Я дергаюсь и говорю укоризненно:

– Я предупреждала. Насчет шуток.

– Это не шутка, Машу.

Отворачиваюсь и сдержанно выдыхаю. Прижимаю к груди рюкзак, как единственную свою защиту.

Говорю, откашлявшись:

– У меня есть время до семи вечера. Потом нужно забирать брата.

– У тебя есть брат?

– Не твое дело, – огрызаюсь, потому что он снова двигается чуть ближе, и меня опаляет жаром, – большой спортзал занят, но в маленьком сегодня нет занятий. Встретимся там. Дорогу сам найдешь.

Развернувшись на пятках, устремляюсь к лестнице. Бегу зачем-то наверх, хотя мне нужно этажом ниже. И там прячусь в первом туалете, который попадается мне на пути. Закрываюсь в кабинке и забираюсь на унитаз с ногами. Зажмуриваюсь, все еще притискивая к груди рюкзак, и упираюсь лбом в его лямку.

Боже. Боже. Боже.

Что это? Временное помутнение? Может, просто любопытство? Или тяга к чему-то уродливому и губительному? Как авария на дороге, которую ты зачем-то начинаешь рассматривать.

Он почти уголовник. Преступник. Незнакомец. Я ничего о нем не знаю! У меня есть парень, в конце концов! И я его люблю!

Через какое-то время успокаиваюсь. Неловко соскакиваю с унитаза и разминаю затекшие ноги.

Ладно! Ладно. Все в порядке. Я просто напугана. Братья Наумовы действительно выглядят устрашающе. А меня смущают все люди, у которых есть смелость пересекать общепринятые границы. Гордей вообще не имеет понятия ни о каких границах. Но мне нужно смириться и просто перетерпеть. Я сдам свои нормативы, он сдаст свои работы, и мы разойдемся, как в море корабли.

Смачиваю холодной водой руки и прикладываю их к щекам. Затем провожу ладонями по волосам. Так лучше. Мне просто нужна была пауза.

Я медленно спускаюсь на второй и иду в раздевалку. Переодеваюсь и, скрестив руки на груди, выхожу в зал. Там на матах уже сидит Гордей.

Когда вижу его, сердце пропускает удар. Злюсь на собственное тело за эти странные реакции и совсем не хочу все это чувствовать.

Парень одет в тайтсы, баскетбольные шорты и широкую футболку. Сосредоточенно смотрит в телефон и большим пальцем листает что-то на экране. Преступно привлекателен. Может быть, его проблемы с полицией заключаются именно в этом?

Прикрываю глаза на мгновение, а потом говорю громко:

– Я готова.

Гордый поднимает голову и обшаривает все мое тело оценивающим взглядом. Делает это нарочно медленно и обстоятельно. Я крепче стискиваю руки и переминаюсь с ноги на ногу. Нервно смотрю за тем, как Наумов оглядывает мои ноги в велосипедках. Смущаюсь. Вспоминаю, как меня дразнили в старой школе. Хорошо, произошла какая-то перестройка организма, и я все-таки похудела. Смотрел бы на меня сейчас так Гордей, если бы я весила как раньше?

Я жду от него какую-нибудь скабрезную шутку, но парень почему-то говорит серьезно:

– Отлично выглядишь.

– Спасибо, – отвечаю тихо.

– Начнем?

Киваю, глядя на то, как он поднимается на ноги. Высокий, поджарый, небрежным движением поправляет челку и кидает телефон на маты, туда, где до этого сидел.

– С чем у тебя проблемы? – спрашивает, снова без всяких шуток.

Фыркаю, наконец расцепляю руки и развожу их в стороны:

– Со всем? Я…я вообще не спортивная.

– Просто у тебя был плохой тренер.

Наумов подмигивает и указывает рукой направление:

– Отожмешься? Нужно двадцать раз.

– Шутишь? Пять – мой максимум.

– Сделай, я посмотрю.

– С колен?

Он отрицательно качает головой:

– Нет.

Тяжело вздохнув, опускаюсь на пол, принимаю упор лежа и начинаю отжиматься. Первые пять идут бодро, но потом тело резко сдает. Как и всегда рядом с Наумовым, но теперь уже по другой причине.

Он опускается рядом со мной и отрывисто командует:

– Таз ниже. Напряги пресс.

Я злюсь, одновременно стараясь выполнять его инструкции. Руки дрожат, и все тело ходуном ходит, лицо горит, и мне очень хочется просто сдаться.